спокойно. Беата вспомнила, как писала планы на день ещё недавно, выдавливая из себя каждый пункт. Сейчас день оказывался наполненным событиями и эмоциями под завязку.
— Адам — он особенный. Самый талантливый у нас в классе был. У него феноменальная память. На лица, события, детали. Так что ты не удивляйся. Мы к нему после девяти поедем. Он до обеда спит, а ночью работает. — Может быть что-то приготовить? Или купить? — Если тебе попадётся шоколадный торт, то будет отлично. Я ему привёз плитку португальского шоколада. Но готовься, он прочтёт нам о нем лекцию.
Такие драгоценные разговоры о мелочах. Как же Беате их всегда не хватало! И как не хотелось сейчас отпускать Роберта. Но романтичная сказка должна была рано или поздно впустить в себя в себя будничные заботы. Они же уже очень взрослые люди. Хотя, когда они вдвоём, кажется, что им снова пятнадцать. Ну, или двадцать. Потому что в пятнадцать они вряд ли позволили бы себе близость.
При мысли об этом у Беаты сладко ныло внутри. Роберт будто танцевал с ней в постели. То румбу, то вдруг танго. Хищник, дикий кот с жёлтыми глазами.
Ещё один особенный день её жизни. Может быть потом дни покатятся, как горошинки, но пока каждый следующий — уникальный, запоминающийся, яркий.
И этот странноватый всклокоченный парень в очках с большими диоптриями. В глубоком компьютерном кресле в старой квартире в самом центре, где в войну было варвашское гетто. Странный выбор района. Беата не удержалась, спросила, что его сюда занесло.
— Мои дед, бабка, прабабка и обе тётки погибли здесь. В этой квартире они жили в гетто ещё с пятью семьями. Всего тридцать два человека. Я её купил, когда деньги появились. Моих родителей вывезли в чемодане со столярными инструментами. Маме было два. Папе три. По очереди, конечно. Папина семья жила двумя этажами выше. Их забрала себе польская семья. Увезли в горы. Хорошо, что они оба были сероглазые. И растили как брата и сестру. Рассказали им правду, когда исполнилось четырнадцать.
У Беаты сжалось сердце. Сколько по всей Польше таких семей! Роберт молчал. Может быть он знал, что стало с его мамой и папой. Но никогда об этом не рассказывал. У них у всех были родители военного рождения. Значит простых судеб у них быть не могло.
— Как ты узнал, что именно здесь они жили? — Роберт первый раз слышал эту историю. Перед ним, оказывается, Адам не откровенничал. Впрочем, он и вопросов не задавал.
— Папа помнил дом. А я нашёл на стене надписи с именами всей семьи. Так что сомнений не осталось, — Мицковский открыл плитку португальского шоколада. — Ммм, Империал, — покрутил он обертку, — А ведь все началось, собственно, с Колумба. Потом Португалия возила какао из Бразилии, а уж только с девятнадцатого века — из своих колоний в Африке. На своей территории они производят шоколад только с 1914 года.
Они пробыли у Адама недолго. Тот был деликатен, как потом отметил Роберт. — У него вагон информации в голове. И о тебе, и обо мне. Не удивлюсь, если он знает моё расписание на месяц вперёд и размер твоей обуви. — Двадцать пять. — Что? — не понял Роберт. — У меня большая нога для моего роста. Двадцать пятый.
52.
Неделя прошла быстрее, чем Беата ожидала. Хотя каждый день по-прежнему оставлял свой неповторимый след.
Когда у Роберта не было вечернего рейса, они гуляли. Выбрались в центр. Сходили в кино. Роберт взял билеты на последний ряд в зал, где вместо кресел были мягкие диванчики на двоих. Взял её ладонь в свою. Потянул ближе. Обнял сзади двумя руками. Прижал.
Беата поняла, что последний раз была в кино очень давно. Они ходили с Лешеком на какой-то детский фильм, когда сыну было лет шесть.
Поп-корн оказался очень даже вкусным. И Беата долго не могла выбрать, какой ей больше понравился: солёный или с карамелью. Роберт удивлялся про себя, старательно не показывая виду. И радовался, что именно он открыл для Беаты эти радости простых людей.
А она периодически поворачивала к нему счастливое лицо. Роберт не выдерживал — целовал. Странно, что они ещё запомнили сюжет.
В пятницу к вечеру был намечен вылет в Рим. Обратный аж ранним утром в воскресенье. Римские каникулы. Пусть крошечные, но настоящие.
В аэропорт поехали вместе. Она восхищённо смотрела на Роберта. Сейчас он был серьёзен и сосредоточен. На нем большая ответственность. И это его работа. Беата понимала, что она сейчас — отвлекающий фактор. И старалась быть незаметной. Но нет, всю дорогу Роберт одной рукой вёл машину, а другой сжимал её ладонь. Договорились, где Беата будет его ждать после паспортного контроля.
Она уселась в кафе, взяла себе сендвич и сок. — Можно угостить прекрасную пани десертом? — раздался сзади мужской голос. — Только если пан командир составит мне компанию. Такими темпами я скоро не влезу в кресло, — счастливо рассмеялась Беата. — Значит я не зря выбрал бизнес- класс. Там кресла шире, и тебе, принцесса, нечего опасаться. Ты прекрасна!
Они смогли провести вместе всего десять минут. Роберт вместе с экипажем уже вышел на перрон и ждал автобус. Беата смотрела на него сквозь огромные окна. Сейчас она сядет в самолёт, который он поведёт в небо. Так же, как только что вёл машину по шоссе — уверенно и твёрдо.
Объявили посадку. Беата пошла к гейту вместе с остальными пассажирами. Бортпроводники глянули её посадочный. Бизнес-класс. Первый ряд. Ближе всего к кабине. Устроилась в кресле. Пристягнулась.
Успокоиться не получалось. Там, за шторкой и бронированной дверью Роберт должен был быть абсолютно спокоен и сосредоточен. И думать только о работе.
— Дамы и господа, говорит командир корабля Роберт Тухольский, — зазвучал его голос в динамике, — От имени экипажа и авиакомпании приветствую вас на борту Эйрбас 320. Наш рейс совершается по маршруту Варшава — Рим. Время в пути два часа двадцать минут. Желаю вам приятного полёта.
Стандартные слова. Роберт произносил их множество раз. Но сейчас, обращаясь ко всем пассажирам, он думал только об одном. О той, что сидела в первом ряду в кресле у окна.
Когда пассажирам принесли кофе, у Беаты под чашкой оказалась салфетка. На ней были нарисованы большие качели в форме лодки и две фигурки по краям.
53. Беата стояла на балконе отеля на площади Виктора Эммануила и плакала от счастья.
Рим был под её ногами. Раскинулся зелёным ковром
