здесь... Я боюсь, что станет еще хуже. Но я не хочу рассказывать родителям и...
— Твои родители не в курсе?
— Нет. — Она подняла голову, освещение в машине придавало ее лицу пепельный оттенок. — Ты их не знаешь. Не суди меня.
Не суди меня.
Именно этим он и занимался с самого ее приезда.
Решил, что она высокомерная гордячка, которая думает только о себе. Он никогда не думал, что у нее могут быть проблемы, собственные шрамы, как у всех людей.
Как у него.
Вина снова пригвоздила его к месту, внушив, что он должен попросить у Натали прощения.
Когда-нибудь.
Натали подвинулась на свое место. Судя по тому, что он помнил о ее родителях, и своему короткому разговору с Биллом Митчеллом про Хэла и винодельню, Таннер едва ли мог винить ее за скрытность.
— Я не имею права тебя судить, Натали. — Он потянулся назад и открыл крышку холодильника, который всегда возил с собой. В этот час бутылки с водой не будут холодными, но горло промочить можно. Он отвернул крышку и передал одну ей. — Тебе не надо позвонить своему врачу или что-то еще?
Он не хочет нести ответственность, если с Натали Митчелл что-то случится. Хэл повесит его на ближайшем дереве.
— Я позвонила. Он сказал, что я могу ехать домой, не за рулем, конечно же. И в следующие несколько дней не переутомляться.
— Ты это умеешь? — Таннер поднял бровь и попытался усмехнуться.
— Не очень.
От ее тихого смеха он немного расслабился.
— Так и думал. — Таннер облизнул нижнюю губу и завел двигатель. — Похоже, мисс Митчелл, вас придется запереть. — Его мозг перебирал кусочки ее пазла, пытаясь собрать полную картину. — Натали, зачем ты на самом деле приехала сюда... в «Майлиос»?
Она замялась, пронзила его своими печальными глазами и пожала плечами:
— Доказать отцу, что чего-то стою.
Наконец-то она это сказала.
Она знала, что Таннер не ожидал такого ответа. На его лице явно читалось замешательство.
— Объясни.
Вздохнув, она посмотрела на него в полутьме салона и попыталась озвучить свои мысли:
— Всю жизнь мне казалось, что в глазах отца я недостаточно хороша. Николь была умницей и красавицей. Совершенством. А я всегда догоняла. Конечно, с ней все превращалось в соревнование. После ее смерти это давление стало еще сильнее. Я должна оправдать все ожидания родителей. А не стать жалкой неудачницей, которой являюсь на самом деле.
— Ты не неудачница, — нахмурился Таннер. — Какое отношение это имеет к «Майлиос»?
— Ну, отец практически списал ее со счетов. Тебе это известно. — Она немного оживилась. — И я всегда соглашалась со всем, что он делал. Это тебе, наверное, тоже известно. Но на этот раз... — Улыбка прогнала мрачный настрой. — Не знаю, Таннер, мысль о спасении «Майлиос» чем-то меня зацепила... Словно это мое искупление.
— Ты правда веришь, что спасение «Майлиос» избавит тебя от прошлого? — тихо спросил он.
Такое попадание в самую суть удивило. Весь сегодняшний разговор ее удивлял. Заставлял произносить то, чего не собиралась. Заставлял чувствовать...
— Не знаю. Просто мне хочется сделать что-нибудь правильно для разнообразия.
Таннер побарабанил пальцами по рулю:
— И твой отец считает, что у тебя не получится.
— Да, — прошептала она. — Он никогда в меня не верил. Ты не знаешь, каково это — смотреть на собственного отца и думать... думать, полюбит ли он тебя снова. Думать, любил ли вообще когда-нибудь.
Таннер опустил стекло со своей стороны и отвернулся. Некоторое время сидел так, не двигаясь. Ничего не говоря. Наконец он повернулся к ней. В глазах мелькнули мучительные воспоминания.
— Ошибаешься, Мышка. Я точно знаю, каково это.
Он выехал со стоянки, больше не расспрашивая ее об отце. Наверное, это к лучшему. Достаточно откровений для одного вечера.
Натали провела пальцем по фото Джейсона и Джени на приборной панели.
— Они хорошие дети.
— Да, хорошие.
Таннер сильнее сжал руль.
— Они когда-нибудь видели своего отца?
— Нет.
— Где он?
Сдержанный вздох выдавал нежелание Таннера говорить, но он все же мельком взглянул на нее.
— В Сиэтле. Он наркоман.
— Ох. Это ужасно.
Она не представляла, каково жить с такой наследственностью.
Таннер приглушенно зарычал.
— Справедливости ради, он уже несколько лет чист, по крайней мере он так говорит. Лечился в реабилитационном центре, наладил жизнь. Он живет рядом с моим папой, и, как я понимаю, они близко общаются. Знаю только, что моя сестра не подпустила бы его к детям. Насколько мне известно, он не видел их с тех пор, как она бросила его и переехала сюда.
— А теперь? — Натали не знала, стоит ли говорить об этом или нет. — Состояние твоей сестры, она...
Она не нашла в себе сил спросить.
— Да, все настолько плохо, и нет, он их не получит, — резко ответил Таннер. — Если это в моих силах.
Натали не стала развивать тему. Глотнула воды и смотрела на фары встречных машин, пока молчание не стало невыносимым.
— Что случилось сегодня?
— Что?
— Ты сказал, что у тебя был тяжелый день... Что произошло?
— А, это. — Он смотрел на дорогу прямо перед собой. — Мы потеряли пару цистерн. Вино испортилось.
— Почему?
— Точно не знаю.
Натали откинула голову на спинку сиденья и заметила, как Таннер стиснул зубы. Словно сам дал ей еще одно доказательство в пользу закрытия винодельни.
— Мне жаль. Это существенная потеря?
— Переживаемо. Такое бывает, но неприятно. Возможно, бактерии. Что-то как-то туда попало. Я сам следил за чисткой этих цистерн. И формула не новая. Я тщательно все рассчитал. Это расстраивает.
Она вытянула руки и зевнула:
— Я постараюсь на этой неделе закончить с твоими папками. Нам надо воплотить некоторые из твоих идей. Знаешь, дегустационный зал на территории, туры. Я так и не сходила посмотреть на амбар.
Его взгляд украдкой удивил ее.
— Может, тебе стоит побеспокоиться о себе? Цифры и положение не улучшатся, сколько на них ни смотри. Учитывая твое состояние, ты уверена, что мудро идти против отца?
Натали засмеялась.
— О, я уверена, что это абсолютное безумие. Но это дает мне цель, Таннер. Беспокойство за винодельню не дает сидеть сложа руки. — Беспокойство о себе ничего не изменит. —
