– И все это, не дав тебе своего номера. Ох, парни в моем спортзале будут так мной гордиться.
Мы въехали на парковку перед домом, и я уже нетерпеливо нашаривала дверную ручку: джип подруги уменьшился до размеров давящей на психику консервной банки-исповедальни.
– Я хочу сказать, что я не идиотка. Я не веду себя так со всеми подряд. Но в тебе есть что-то такое, я вижу это с самого первого дня. Как будто ты борешься сама с собой. Каждый раз, когда крошечная часть тебя настоящей прорывается наружу, ты заталкиваешь ее подальше. Скрываешь ее. – Ее голос был таким мягким, но все равно от него меня бросало в холодный пот.
«Настоящая я. Кто это?» Все, что я знала, так это то, что со дня переезда в Майами все мои тщательно созданные защитные укрепления были атакованы со всех сторон. Даже Мия со своими беззубыми улыбками умудрилась пробраться через трещины в моих доспехах. Неважно, сколько раз я говорила себе, что мне наплевать, я начала замечать, что мое сердце бьется немного быстрее, а плечи поднимаются немного выше, когда я заставляю себя смеяться.
– Тебе не надо рассказывать мне все, Кейс. Не все сразу. Но почему бы не по одной вещи каждый день?
Я потерла бровь, пытаясь придумать, как выкрутиться. Последний раз, когда я оттолкнула ее, я думала, что Шторм бросит эту затею. Но она просто ждала подходящего момента. Что, если сейчас я выскочу из машины? Может быть, этот момент станет поворотным для нашей дружбы? Может быть, она полностью спишет меня со счетов, если я опять выкину нечто подобное. У меня засосало под ложечкой, и я поняла, что это будет меня беспокоить. И Ливи. Это полностью раздавит ее, а я не могу позволить, чтобы это случилось. Я слышала в голове голос Ливи: «Попробуй». И знала, что мне придется. Ради Ливи.
– Четыре года назад мои родители, парень и лучшая подруга погибли в аварии по вине пьяного водителя.
Последовала долгая пауза. Мне не нужно было даже смотреть, чтобы знать, что по щекам Шторм струятся слезы. Плачущие люди меня больше не волнуют. Я надолго отключила этот слезоточивый переключатель.
– Мне так жаль, Кейси.
Я кивнула. Все извиняются, не знаю почему. Они не были теми сволочами из другой машины.
– Ты помнишь что-нибудь об этом?
– Нет, – солгала я.
Шторм не надо было знать, что я помню каждое мгновение, проведенное в капкане искореженной «Ауди». Не надо было знать, что я слышала шипящий звук последнего маминого выдоха, звук, который преследует меня каждую ночь. Или что по одну сторону от меня изломанное тело моей подруги Дженни было впрессовано в боковую дверь, а по другую – моя рука была поймана в ловушку в ладони моего бойфренда, и я чувствовала каждый градус покидающего его тело тепла. Что мне пришлось сидеть в машине, без движения, окруженной телами тех, кого я любила, в течение тех часов, пока спасатели изо всех сил старались вырезать меня из нее. Я не должна была выжить.
Я не знаю, кто позволил мне жить.
Мягкий голос Шторм вытащил меня из задумчивости.
– Ты была за рулем?
Я повернулась, чтобы посмотреть на нее.
– Ты думаешь, я бы здесь сидела, если бы вела тогда машину?
Она вздрогнула.
– Извини. Что случилось с пьяным водителем?
Я уклончиво пожала плечами, глядя прямо перед собой.
– Он умер. С ним в машине было двое друзей. Один тоже погиб. Один остался целым и невредимым. Этот парень где-то здесь, живет своей собственной жизнью, – ответила я, мои слова сочились горечью.
– Ты его когда-нибудь встречала?
– Никогда, – прошептала я.
Правда заключалась в том, что я приложила все усилия, чтобы ничего о нем не знать. О всех о них. Я хотела, чтобы они не существовали. К несчастью, я увидела их имена в страховых документах, которые меня заставили подписывать. Эти имена сделали их реальными, и их словно выжгло на подкорке, так, что я не могла их забыть. Они были тремя реальными людьми.
Реальными людьми, которые убили мою семью.
– Господи, Кейси, – она шмыгнула носом. – А ты была на лечении?
– Это что, испанская инквизиция? – рявкнула я.
– Я… извини.
Машину заполнили звуки приглушенных рыданий. Шторм пыталась сдержать их, быть сильной, это было заметно по тому, как она втягивала воздух.
Моя ярость превратилась в вину, и я прикусила губу. Сильно. Медный привкус крови покрыл язык. Шторм была самой добротой по отношению ко мне, а я – настоящей стервой.
– Извини, Шторм, – выдавила я. Хотя я и действительно чувствовала раскаяние, мне все еще сложно было произнести эти слова.
Она протянула руку к моей, но, вспомнив, положила ладонь на мое предплечье.
Этого маленького жеста хватило, чтобы растопить мою ледяную защиту, и я сбивчиво заговорила:
– Я была в больнице и на реабилитации почти год. Меня посещали врачи. Хотя не так уж и часто. Очевидно, надеясь, что лекарства, превращающие меня в зомби, и ежедневные прослушивания «Кумбая»[18] решат мои проблемы. Когда меня выписали, тетя настояла, чтобы я побеседовала с духовниками из ее церкви. Они предложили, чтобы она поместила меня в серьезную реабилитационную программу, потому что я – сломленная молодая женщина, полная ярости и ненависти, которая может нанести вред себе и окружающим, если дать этому волю, – последнее предложение я повторила практически слово в слово, цитируя их. Моя тетя оставила на ночном столике Библию в качестве ответа на это. С ее точки зрения, чтение Библии налаживало все.
– Где сейчас эта тетя?
– В Мичигане со своим отвратным мужем, который пытался приставать к Ливи, – молчание. – Ты это хотела услышать, Шторм? Что рядом с тобой живет больная на голову?
Она повернулась, чтобы посмотреть на меня, вытирая ладонями слезы со щек.
– Ты – не больная на голову, Кейси. Но тебе нужна помощь. Спасибо, что рассказала мне, это много значит. Однажды станет легче. Однажды эта ненависть больше не будет тебя ограничивать. Ты освободишься. Ты сможешь простить.
Я рассеянно заметила, что киваю. Я не поверила ей. Ни единому ее слову.
Атмосфера в джипе упала на семь уровней ниже неприятного. Я обнажила перед ней больше, чем перед кем-либо, и это опустошило меня.
– Посмотри на себя: Стрип-акробатка по ночам, Глубокомысленная Провокаторша по… поздним ночам.
Шторм фыркнула.
– Я предпочитаю просто «акробатка». Иногда моя одежда неожиданно слетает. – Она слегка подтолкнула мою руку локтем. – Пошли. Для одной ночи достаточно разоблачений. Для нас обеих.
Теперь, когда я пережила разговор со Шторм, мои мысли вернулись к Тренту. Необходимость снова почувствовать ту опьяняющую жизненную энергию превосходила все другие желания. Я не ответила ему, а должна была. Мне надо сказать Тренту, что все лучше, чем просто нормально. Что я думаю, что, возможно, нуждаюсь в нем.
