кладёт голову мне на колени. По коже теперь ещё проходятся мурашки от страха перед этим зверем.
Но он и не собирается меня пугать, наоборот, несколько раз втыкается носом в руку.
— Ты хочешь, чтобы я тебя погладила?
Пёс приподнимает голову и виляет хвостом.
Наверное, я угадала.
Робко провожу рукой по его голове, а он от удовольствия прикрывает глаза.
— Балдеешь?
Балдеет…
А я волнуюсь. И удаляю к чёртовой матери видео из истории просмотров. Надо Алексею сказать о нём, чтобы удалили.
Меня кто-то целует в губы. Нежно, но настойчиво. Даже толком не проснувшись, обнимаю этого кого-то за шею и отвечаю на поцелуи. Кроме Глеба никто так не может. Только от его прикосновений крыша едет и становится душно.
— Соня, просыпайся, — шепчет в губы. — Меня всего пару часов не было, а храп стоит такой, словно здесь рота солдат спит.
— Не преувеличивай, — открываю один глаз и улыбаюсь.
— Ни разу! — обнимает меня, придерживая за талию.
Как же ему идёт улыбка. Кажется, что его пухлые губы становятся ещё больше чувственными. Хочется к ним притрагиваться.
И чего я стесняюсь? Это же мой парень!
Провожу кончиком пальца по его губам, по руке устремляется электрический ток, щекочущий нервы.
Морозов, ну какого хрена ты такой красивый, а?
И глаза твои из ледышек уже давно превратились в искрящиеся огни, одаривающие теплом.
— Ты мороженое любишь? — неожиданно задаёт вопрос.
— Угу, ванильное, — не отрываю от него глаз.
— А я шоколадное. Но купил и то, и другое. Так что вставай, растает.
Я озираюсь по сторонам в поисках ноутбука, который был на кровати, но его нет.
— Я его убрал, — читает мои мысли Глеб и тянет за собой.
Вприпрыжку иду за ним, он держит меня за руку, на кухню. Там ждёт большой букет и целый пакет мороженого в стаканчиках.
— Это взамен тем засохшим, что стоят на твоей кухне, — протягивает мне цветы.
— Откуда ты знаешь, что я гортензии люблю? — смотрю на него, прижимая и нюхая их.
— Просто они мне понравились, вот и всё, — вытряхивает мороженое на стол. — Надеюсь, ты любишь такое простое, в стаканчиках. Я с детства обожаю. Родители коробками покупали, один раз объелся и в больницу загремел — живот болел сильно.
— А мне редко покупали, только по большим праздникам. Денег не было лишних в семье. Мать на двух работах работала, отец пил.
— Ты же говорила — не знаешь своего отца? — поднимает на меня глаза.
Твою ж мать!
Я проговорилась.
Поболтали, блин, по душам.
Инсульт, инфаркт и что там ещё может случиться? Вот у меня сейчас всё одновременно.
— Мама рассказывала, — прячу лицо в букет. — Они поэтому и разошлись.
— Понятно, — хитрый прищур, а следом, словно отгоняет дурацкие догадки, снова становится обычным.
Разрывает упаковку и подаёт мне мороженое.
Ммм, вкусное!
Я уже и забыла, когда его себе покупала, как-то не до этого. Морозов открывает себе шоколадное, но тут же рядом появляется Дикий и умоляюще глядит на него.
— Нам ещё ангины не хватало, — ругает его.
Но пёс делает такие невинные глазки, что хозяин сдаётся.
— Попрошайка! — кладёт стаканчик с лакомством в миску.
Пёс с удовольствием поглощает вкусняшку.
— Он тоже любит шоколадное? — смеюсь. — Недаром говорят, что питомцы похожи на своих хозяев.
— А ещё конфеты шоколадные ворует, пока меня дома нет. Приходится повыше ставить.
— Сладкоежка…
— Толстожопка он! Поправишься — с площадки у меня не вылезешь, — обращается к Дикому. — Буду гонять до похудения.
— Злой ты! — тыкаю в шутку ему в нос мороженым
— Э, что тут началось? Спелись? Быстро вы! — старается тоже испачкать меня мороженым, но я шустро уворачиваюсь.
Веселье, беготня и смех…
В итоге у него всё же получилось. Моё лицо, шея и руки все сладкие и липкие.
— Глеб! Мне теперь мыться придётся.
— Не придётся, — ловит меня за талию.
Его губы скользят по моей шее, слизывая следы растаявшего мороженого с кожи. Потом проходится губами по лицу. От этой ласки становится жарко… Очень жарко. Голова кружится, кажется, я сейчас от переизбытка эмоций в обморок грохнусь.
Между тем Глеб уже принимается облизывать мои пальцы, засовывая их по одному в рот.
— Ты такая сладкая, — хрипит.
Его голос стал ещё ниже.
Я наблюдаю, как он проводит языком по каждому пальчику, а потом целует его.
Сердце давно стучит на пределе возможности. Слегка тяну руку, но он не отпускает, пока не слизывает всю сладость. А я стою и гляжу, словно под гипнозом, как он делает это.
Подхватив меня за талию, усаживает на столешницу кухонного гарнитура. Снимает резинку с моих волос и погружает в пышную шевелюру пальцы, слегка оттягивая назад. Я откидываю голову и он прижимается губами к моей шее, чувствую, что втягивает кожу в рот.
Там точно будет засос.
Ну и пофиг!
Зато ощущения потрясающие.
Руки скользят по бёдрам вверх и вниз до коленей, раздвигают их, и он устраивается между ними. Его глаза бегают по моему лицу, большими пальцами проводит по коже под глазами, щекам, губам.
— Я люблю тебя, — шепчет у моих губ и целует.
Микс признания и поцелуя делает так, что кровь в венах закипает, обжигая тело.
Руками под его кофту, слегка царапая ногтями кожу спины. Глеб отстраняется, и я стягиваю с него джемпер. Он попытается расстегнуть пуговицы на рубашке, которая на мне, но или сильно волнуется, или петли тугие — у него не получается. Тогда он дёргает застёжку так, что я слышу звук покатившихся по полу пуговиц.
Рубашка отправляется туда же, а я остаюсь только в одних трусиках.
Глеб покрывает поцелуями мои плечи, шею, спускается к груди. Лёгкие поглаживания пальцами вокруг сосков и я чувствую, что становлюсь вся мокрая внизу.
Но это детский лепет по сравнению с тем, что со мной происходит, когда Морозов начинает посасывать соски.
Такого удовольствия я никогда в жизни не ощущала.
Тело просто ломит и трясёт. Внутри всё трепещет, и я издаю громкий стон.
— Да, Белочка, продолжай стонать, мне нравится, — приподнимает на меня мутные глаза, продолжая терзать лаской грудь.
Я цепляюсь пальцами в край стола и сильнее раздвигаю ноги. Стоны один за другим срываются с губ. А когда его пальцы проникают под трусики и проводят по нежной плоти, я не сдерживаюсь и вскрикиваю.
Там горячо и влажно, как в тропиках.
Подхватив меня за попу и придерживая, Глеб уносит меня в спальню, на кровать. Не стесняясь, снимает с себя остатки одежды, пока я стыдливо прикрывают грудь, наблюдая за ним.
Он на
