Элора?
— Нет, с чего ты взял?
— Ты уже десять минут сидишь одна. Я за тобой наблюдаю, чаги, — и он мягко ущипнул меня за щеку.
Я, конечно, могла бы подыграть этому парню, тем самым вызвав у Чита ревность, но моего мужа не было поблизости, а значит, и смысла нет флиртовать с тем, кого вижу впервые в жизни. А ещё он назвал меня «чаги», пусть это у них вполне распространённое обращение, но для меня оно уникальное. Только Читтапон называл меня так. Лишь ему это позволено.
— Руки не распускай, — грубо бросила я.
Тхэ Ён улыбнулся и попытался взять меня за руку.
— Мы можем отлично провести время, Элора. Сбежим отсюда? Вон ничего не поймёт.
— Никуда я с тобой не поеду.
— Мне ещё ни одна двушка не отказала. Смотри не пожалей.
— Я — не все.
Он снова попытал счастье, взял меня за подбородок. Я не успела среагировать. Появился Читтапон. Дальше я плохо помню. Сначала услышала крик, звон стекла, музыка прекратилась, завязалась драка.
Лишь спустя час парней удалось утихомирить.
Я садилась в машину со слезами на глазах. Читтапон до самого дома не проронил ни слова, но я впервые видела его таким злым.
Как-то мы говорили с ним о талантах. Я всё ещё верю, что мой талант — вляпываться в дерьмо по самые уши.
Я плакала навзрыд. Не в силах сдерживать слёзы, я плакала от всей души, не переставая, уже почти целый час. Когда Читтапон принялся толкать Тхэ Ёна и кричать что-то очень громко на корейском, я пожалела, что плохо учу язык. Это напугало меня. И теперь моё тело дрожало в безудержных рыданиях, потому что перед глазами всё ещё стояли все эти неприятные события.
Читтапон ввёл меня в спальню, держа за локоть. Когда он отпустил руку, я потёрла место, на коже остались красные пятна от его хватки. Нет, Чит был не просто зол, он был в ярости. Наш первый выход в люди обернулся неудачей.
Я зажмурилась, когда бахнула дверь. Чит грубо рванул меня к себе, долго смотрел на меня, потом большими пальцами вытер всю влагу с лица и поцеловал. Поцелуй вышел грубым, настойчивым и жарким. У меня горели губы, когда он на минуту оторвался от них, чтобы исследовать шею, подбородок, а потом вновь вернулся к губам. Он настойчиво делал то, что задумал, не давая мне возможности сопротивляться. А я пыталась оттолкнуть его, но сил совсем не осталось. Чит был яростно страстным, ненасытным. Он целовал меня так глубоко, как только мог, не обращая внимания на то, как сопротивляется моё тело и как я стараюсь сжать челюсть, чтобы впиться в его язык зубами.
Завязалась борьба. Читтапона заводило моё сопротивление, он заломил мне руки и принялся ласкать языком шею. Никакого диалога, который мы могли бы вести вслух, никаких вскриков и вздохов, мы вели между собой немой разговор, который выражался в движениях.
«Ты только моя», — словно твердил Читтапон, разрывая платье на груди.
«Чёрта с два! Моё сердце никогда не будет принадлежать тебе!» — мысленно отвечала я, оттягивая его голову за волосы.
Но такой жест ещё больше разозлил его. Он швырнул меня на кровать. Я в испуге попятилась, но Чит успел ловко ухватить меня за талию и одним движением придавил к подушкам. Его руки крепко сжимали мои запястья, его глаза полные желания самозабвенно, бесстыдно блуждали по моему лицу, и телу. Я не успела опомниться, как полностью оказалась в его власти. Чит навалился на моё хрупкое тело всем весом, и мне уже ничего не оставалось, как сдаться.
Он получил своё. Всё случилось быстро, без всякой нежности, без ласк. Он словно кол в меня вбивал. А потом встал как ни в чем ни бывало, взял чистые вещи и скрылся в ванной.
Я чувствовала себя униженной, грязной, осквернённой. Эта ночь была самой отвратительной. Зачем он меня наказал? Сначала чувствовала себя виноватой, но вспомнив, как этот Тхэ Ён нагло пытался увезти меня из клуба, перестала корить себя. В чём я виновата? Я не давала ему повода клеить меня. Я кокетничала с Воном, но Чит не размазал его по стенке, как Тхэ.
До слуха доносился шум воды. Я долго неподвижно лежала в постели, свернувшись как эмбрион в утробе матери, и думала, что жизнь моя закончилась, что ничего больше не будет. Наверно, в такой ситуации мне достаточно было бы высказаться, рассказать о своей боли хоть кому-нибудь… брату. Корбину.
Мысли о брате всколыхнули в душе целую волну отчаяния. Я чувствовала себя ужасно беспомощной. Снова слёзы. Сначала я плакала тихо, но когда шум воды прекратился, разрыдалась и плакала так громко, насколько возможно. Я хотела, чтобы Чит услышал, хотела, чтобы пожалел, прижал к себе, попросил прощения и пообещал больше не обижать. Но его не тронул этот спектакль.
Он лёг рядом и повернулся ко мне спиной.
Утром следующего дня я не узнавала себя. Даже моему покладистому характеру, как оказалось, может прийти конец. Я кричала на прислугу, психовала и швыряла вещи. Пыталась найти ключ от одной из машин, что стояли в гараже, потом сделала попытку обмануть водителя, но ничего не вышло. Погонять по городу, чтобы выпустить пар мне не посчастливилось. С каждой минутой я злилась всё больше, написала Читтапону кучу гневных сообщений, но они остались непросмотренными. Это было последней каплей моего терпения.
После обеда пришёл мой преподаватель по корейскому языку, я выгнала его — грубо, без всякой тактики. На ужин не появилась. Читтапон приехал ближе вечеру, но не удосужился проявить внимание к своей жене. Чиа наверняка пожаловалась на моё поведение, да и плевать! Хотел жениться? Получил то, что получил.
Сначала я думала, что смириться с такой ситуацией будет самым разумным решением, и почти успокоилась. Сидела у себя в комнате с журналом, но долго не продержалась. Я должна была выговориться, должна была накричать на него, дать понять, что не желаю терпеть подобное унижение.
Он занимался хореографией в зале с зеркалами. Я незаметно вошла внутрь, а когда музыка стихла, толкнула дверь ногой, та с грохотом захлопнулась, аж стекла задрожали. Читтапон остановился, посмотрел на меня, но затем снова вернулся к танцу. Я разозлилась, подошла к его стереосистеме и выключила музыку.
— Мы поговорим. Сейчас же. — Я скрестила руки на груди.
Чит взял полотенце и принялся вытирать пот с лица.
— Ты не имеешь права поступать так со мной!
— А ты
