Потратила магическую силу свечи на ерунду. А могла бы спасти Федину сестренку…
Теперь поздно. Только и осталось на руле мотоцикла что маленькое восковое пятнышко.
— Ты чем-то расстроена? — осторожно спросил Атос. — Неполадки в личной жизни?
— В мозгу у меня неполадки, а не в личной жизни! — в сердцах ответила Ирина. — Извилин не хватает.
— Да ну! — изумился Федор, аккуратно складывая за собой постельное белье. — А на вид не скажешь.
— Я только маскируюсь под умную.
— Для хорошей маскировки тоже извилины нужны.
Он выглядел посвежевшим и не таким скованным, как накануне. Даже острить начал.
Надеется…
— Сейчас, Федь, только душ приму, и сядем думать, куда пристроить твою сестренку.
— Да я уж тут ночью думал, думал…
— Ночью спать надо, договорились же!
— Я старался… слонов считал, розовых. Не получалось. Бессонница, как у старика.
— Ладно прибедняться-то, старикашка! Ну и как, пришли ценные мысли? Слоны — они, знаешь ли, у индусов символизируют мудрость. А розовые — тем более.
Федя скользнул взглядом по тренажеру:
— Ты, Ир, вчера обмолвилась про какой-то фонд. Если они такие подарки могут делать… Может, и мне к ним сунуться? Хотя… конечно, это безнадега. Ты чемпионка России, а я кто? Мелкая букашка из Владивостока.
— Федька! Атосик! — Ирина запрыгала на месте, и ни один суставчик при этом у нее не заломило, ни одна косточка не отозвалась болью. — Ты не букашка! Ты слон!
— Если только карликовый, — смущенно отозвался Федор, намекая на свой росточек.
— Нет, ты гигант! Слон — это в смысле мудрости. Вы гений, граф де ля Фер! Конечно же фонд! Как я сразу не доперла… Говорю же: дефицит извилин.
— Ты считаешь…
— Тут и считать нечего! Просто, как дважды два.
— Просто взять и обратиться? Без знакомств, без блата? Денег у меня тоже в обрез: я надомник, перевожу техническую документацию на всякие болты и подшипники.
— Какие деньги! У меня есть блат! Да еще какой…
Она нахмурилась и произнесла с угрозой:
— И пусть только попробуют мне отказать!
Не откажет! Свечка сгорела, ни разу не погаснув…
— Эй, молодой человек!
Прыщавому подростку с плохо промытой головой, кажется, польстило такое обращение. А разглядев получше крутую Ирину «хонду», он и вовсе проникся к незнакомке уважением. Виду, однако, старался не показывать:
— Ну?
— Ты не из этого дома случайно?
— Ну.
— Не знаешь, куда выходят окна восьмой квартиры?
Парнишка присвистнул:
— Како-ой?
— Да восьмой, восьмой!
— Ну… половина сюда, во двор. А другие в Каретный ряд.
— Ага! Пожалуй, во двор мне больше подходит. А этаж который?
— Да у нас двухэтажная квартира, — брякнул подросток.
— У вас?!
Парнишка спохватился, что сболтнул лишку:
— Ну… то есть… я хотел сказать, что у нас тут все квартиры двухэтажные.
— Все, говоришь?
— До одной!
— Да? А если я уточню у майора милиции Ковалева?
Она не хотела никого запугивать, просто постаралась показать свою осведомленность. Однако парень побледнел и принялся нервно грызть ноготь.
Ира поняла, что совершила непростительную промашку, восстановив против себя «местное население», вместо того чтобы втереться к нему в доверие.
А население-то, оказывается, еще и имело непосредственное отношение к квартире номер восемь!
Интересная вырисовывается картинка!
Положение надо было как-то исправлять.
— Ну и гад же он, этот майор Ковалев! — не кривя душой, воскликнула она. — Взяточник! Недавно с меня штраф содрал и квитанцию не выдал. Плати, говорит, а то под суд отдам.
У Пети Львова — разумеется, это был он, — отлегло от сердца. Выходит, лихая веснушчатая незнакомка — его товарищ по несчастью?
— Тебя — под суд? За что?
Он воспринял Иру не как взрослую, а как девчонку класса из десятого-одиннадцатого.
— За ерунду. За езду без шлема.
— Придурок! — оставив свои ногти в покое, презрительно сплюнул Петька сквозь зубы.
— А к тебе что, тоже придирался?
— Еще как! Всю ночь в отделении продержал. Там клетка такая, это у них называется «обезьянник».
Сейчас, когда все осталось в прошлом, он гордо смаковал «уголовные» подробности своей биографии. О том, как ему было тогда страшно, холодно, унизительно и одиноко, мальчишка теперь и не вспоминал. Он очень, очень хотел выглядеть настоящим мужчиной перед этой девчонкой, хотя она и была постарше него.
— А тебя за что? — поддержала Ира эту светскую беседу. — Нашумел где-то?
— Да за фигню какую-то. Ну, подумаешь, прогуливался ночью с мушкетом! Не застрелил ведь никого.
— Мушкет — это что? Теперь так рогатки называются?
— Ха! Рогатки. Настоящий мушкет, старинный. Подлинник. Из таких мушкетеры стреляли.
У Иры разгорелись глаза: она и впрямь превратилась в любопытную школьницу. Хоть и прожила она несколько лет в образе д’Артаньяна, а вот подлинного мушкетерского оружия ей в руках подержать не довелось.
— Вот бы хоть одним глазком глянуть, — мечтательно протянула она.
— А хочешь — заходи к нам. Покажу папкины реликвии. Там много всякого!
Этим заманчивым предложением Петька вернул ее с небес на грешную землю.
«Папка»?
Да нет, на Владимира мальчик ни капельки не похож. Племянник? Соседский ребенок? Может, у них там коммуналка?
Чушь! Директор фонда — и в общей «коммуне»? Так не бывает. Да и Ковалев сказал, что Львов очень богат…
— А все-таки ты из какой квартиры?
Тут и Петька понял, что зашел слишком далеко и едва не выдал себя, опровергая свои же собственные выдумки.
— Из девятой. А окна восьмой — вон они. Видишь шелковые шторы? Там у них гостиная.
— Ага.
Она наклонилась, подобрала камешек и метко запустила его в указанное окно, занавешенное сборчатым шелком.
— Помогай, — кивнула она Пете.
Но тот живо представил себе, как сейчас выглянет отец и застанет его за этим занятием.
— Не! — отказался он. — Ты уж сама! Там хозяин больно сердитый, еще вызовет этого… майора Ковалева.
Он отошел подальше, на детскую площадку, спрятался в фанерную избушку и принялся наблюдать. Интересно же, за что в их квартире какая-то рыжая девчонка решила побить стекла!
А Ирина огляделась… и не нашла больше подходящего метательного снаряда. Тогда она сунула в рот сложенные колечком пальцы и засвистела. Тем самым богатырским посвистом, который слышала сегодня ночью в Сокольническом парке.
