– Вы выбрали? – спросила их приветливая девушка.
Доминик потер затылок и отвел взгляд. Можно было подумать, что официантка задала ему бестактный вопрос.
– Нет, – ответила Джейми. Она даже не успела заглянуть в меню. – Нет, я хочу подумать.
Его лицо отразило немалое удивление, но потом он улыбнулся.
– Да ты ничего не принимаешь вслепую! Умница. Ну-ка, сейчас я попробую тебя уговорить.
На этот раз им было проще, и они не торопились. В предыдущий раз он был просто эротической фантазией, ей нужно было выпустить сексуальный пар из своей скороварки. Теперь же никакого давления не осталось. Он опять любил ее всю ночь. Теперь, если она поднимала голову навстречу его поцелуям, если закрывала глаза, если ее мышцы делались в его руках мягкими и податливыми, то это оттого, что… ей нравилось, что он рядом. А он гадал, пустила бы она его к себе, если бы он не мог предложить ей великолепного секса, если бы ему хотелось только взбежать по лестнице, лечь рядом с нею в постель, обнять ее и уснуть.
Но в этот раз он не собирался проверять это. Тогда его передержанный перец просто взбунтуется.
Ох, как ему нравился этот медленный ритм! Такого с ним никогда не было – никогда он не прикасался ни к одной женщине как к драгоценности, и… по какой-то странной причине… его грубые прикосновения казались и ей драгоценными. Нет, это был не тот быстрый и жесткий секс. Ему нравилось, что она позволила ему вернуться к ней домой, нравилась краска смущения на всем ее теле. Ему нравилось целовать ее за это, гладить ее так нежно, всюду, неторопливо целовать ее на лестнице, будто в их распоряжении была вечность. Словно это никогда не кончится.
Он споткнулся о чемодан и хотел было вышвырнуть его в окно, но сдержался – это разрушило бы его имидж благопристойности. Пожалуй, он лучше вытащит утром, пока она спит, все ее вещи из чемодана, захватит его с собой и отдаст на улице первому попавшемуся бездомному. И это будет выглядеть почти как акт милосердия.
Самоуверенный ублюдок. Это для нее выход, спасение, когда ты вернешься к прежнему!
Он поцеловал ее и еле сдержался, чтобы не дать чемодану хотя бы хорошего пинка.
Ему не понравилось, что она опять не позволила ему зажечь свет. Его пальцы замерли возле настольной лампы, и ему пришлось заставить себя убрать руку от выключателя.
Но она лежала рядом с ним, на боку, освещенная мягкими городскими огнями, и это было прекрасно.
– Это как лунный свет, – тихо сказала она, медленно проведя ладонью по его плечу, ребрам и животу, и его наполнили неистовое желание и страх, словно это он был хрупкой драгоценностью.
– Лунный свет? Кто это как лунный свет?
«Хм, – подумал он с робким удовольствием и смущением. Звучит красиво, но… неосязаемо. Мимолетно».
– Городские огни.
Доминик, ты смешон. А ты думал, это она тебя сравнила с лунным светом?
– Я никогда не выезжал за пределы Парижа. – Не считая идиотской однодневной поездки в Бретань. – Я никогда не видел лунного света самого по себе, без городских огней, и никогда не спал ночью в темноте.
От удивления она вытаращила глаза.
– Я была в таких местах, где не было вообще никаких огней, никаких рукотворных огней. Знаешь, там часто кажется, что если приподняться на цыпочках, то в твоих волосах запутаются звезды. А когда там светит луна, она наполняет светом весь мир. – Она впилась пальцами в его плечо. – Ой, тебе нужно увидеть это когда-нибудь! Тебе понравится…
Его сердце запрыгало буйным неуёмным щенком, а она осеклась, помрачнела, ее тело сделалось деревянным.
Одно было ясно – едва она нечаянно включила его в свои будущие планы, ее сияние погасло. Ему пришлось приложить все силы, игнорируя нетерпение собственного уязвленного сердца, чтобы она сбросила напряжение. Чтобы ее дыхание стало ровным, а мышцы пластичными и покорными его ласкам. Чтобы ее тело извивалось и пело в его руках.
– Жем. Жем. – Он повторял и повторял ее имя. Я люблю, люблю. Мне нравится гладить твое тело. Как хорошо, что ты мне доверяешь. Мне нравится целовать твою ложбинку между бедрами. Я люблю… – Как мне хочется, чтобы ты позволила взглянуть на тебя. Мне нравятся краски твоего тела.
Секундное колебание, потом она сухо ответила:
– Тебе нравится, как я краснею? Ты это хочешь сказать? Нет.
– Да, – упорствовал он. – Я хочу посмотреть, где ты краснеешь. Например, краснеешь ли ты здесь? – Он провел губами по ее груди, чуть выше соска. – Вообще, какого они цвета? – Он потрогал губами маленький сосок, почувствовал, как он еще больше напрягся. – Розовые, как твой румянец смущения? Или коричневые, как твои веснушки? На них тоже есть веснушки? – Он накрыл ее груди ладонями. Его руки казались огромными по сравнению с ее маленькими грудями, а соски – последним, отчаянным криком о помощи.
Но ей это нравилось. Дом смотрел на ее лицо и медленно, нежно водил шершавым пальцем вокруг ее соска. Ох, ей это очень нравилось. Ее глаза закрылись, дыхание сделалось учащенным, а руки шарили по его бицепсам, пытались впиться в них, но не могли. Его бицепсы были слишком большими для ее маленьких рук. Но сейчас он их расслабит, и пускай она в них вцепится.
Он опустил голову и уткнулся лицом в ее груди. Она задрожала всем телом. Он вытянул подбородок и потерся им о свою руку, все еще накрывавшую ее грудь. Он брился после тренировки, прежде чем зайти за ней в тренажерный зал, то есть дважды за этот день, и вот через пять часов опять стал колючим. Это просто несправедливо. Как же другие мужики ухитряются ходить с гладкими подбородками? Он пожалел, что не начал заниматься этой джентльменской ерундой раньше, до встречи с ней. Тогда он знал бы, что делать.
Он поднял голову. Ее глаза были закрыты, а руки беспомощно сжимали его бицепсы. Кажется, ей нравилась его отросшая щетина. Для пробы он провел подбородком под ее ключицами.
Она тихонько застонала, а ее ладони заскользили по его плечам, нежные ладони, такие нежные. О боже, он почувствовал, как его кожу царапнула маленькая мозоль, заработанная ею на силовом тренажере. Это заставило его вернуться к ее губам и приникнуть к ним в жарком поцелуе.
Ему хотелось обхватить ее руками и сжать изо всех сил, как умирающий от жажды человек выжимает из губки последнюю каплю воды. Но он этого не сделал. Не сделал.
Он просто поцеловал ее. Неторопливо. Наслаждаясь тем, что она отвечала ему. Не в силах насытиться.
Ему нравилось это. Ох, как ему нравилось. Схватив ее за запястья, он вытянул ее руки над головой, лег на нее, заключив ее в ловушку, наблюдал, как широко раскрылись ее глаза, а дыхание сделалось прерывистым, затем снова перекатился на спину и положил Жем сверху, чтобы она заключила его в ловушку. Он поднял ее, потому что мог, мог легко манипулировать ее телом, и ему это нравилось.
