– Спой мне что-нибудь, – попросила Мария.
– Что? – смутился он.
– Какую-нибудь арию из тех, что любил твой отец.
И она сама тихонько запела «Холодную ручонку».[9] Андреа наклонил голову и закрыл лицо ладонями, не желая, чтобы мать видела, как он плачет.
Пьетро Донелли был великаном двухметрового роста, с широченными плечами и лицом до того красивым, благородным и кротким, что самый проницательный наблюдатель мог бы обмануться на его счет: на самом деле он был груб, порой жесток, хотя умел бывать и нежным. Безо всякой видимой причины он мог за один миг перейти от ребяческой веселости к ярости дикого зверя.
Мария, жена Пьетро, любила его до безумия, терпела необъяснимые перепады его настроения, сносила бешеные вспышки его гнева как стихийное бедствие, а приступы нежности воспринимала как дар небес.
Дети не столько любили, сколько боялись отца. Когда он пытался играть с ними, они отступали и прятались. Андреа ненавидел Пьетро, особенно, когда тот у него на глазах обижал мать. В такие минуты он всей душой желал отцу смерти.
Однажды Пьетро, вернувшись домой с работы, задел ногой колесо велосипеда Марии, споткнулся и упал. Он обрушился на жену с проклятьями и пригрозил, что разобьет ей лицо, если она не будет держаться от него подальше, потом одной рукой подхватил велосипед, как детскую игрушку, и разбил его вдребезги о дерево. Войдя в дом, Пьетро завел проигрыватель, поставил на полную громкость пластинку со своей любимой «Богемой» и вышел во двор, чтобы умыться водой из колодца.
Голый до пояса, руками, похожими на лопаты, он обрушивал пригоршни ледяной воды себе на плечи, на грудь, на спину, а знаменитый Ди Стефано тем временем выводил «Холодную ручонку». Пьетро мылся и подпевал тенору без единой фальшивой ноты.
Фуль и Долли, пара сеттеров, живших во дворе, убежали в поле, не выдержав громкой музыки. Если бы Джемма была дома, она тоже убежала бы вместе с ними. Джемме было ненавистно все то, что любил отец: опера, вино, жареный гусь, охотничье ружье, кожаные сапоги, которые Пьетро не снимал даже в летнюю жару. Джемма, как, впрочем, и Андреа, да и Джакомо тоже, ненавидела своего отца. Только бабушка Стелла, его мать, и Мария, его жена, любили Пьетро. Но и они его боялись, как и все остальные.
– Зачем ты за него вышла? – спрашивала Джемма у матери.
– Он мне нравился. Он был красивый. Он все еще красив, – оправдывалась Мария.
– Но разве ты не видишь, какой он страшный? Косится на тебя, как сумасшедший.
– У него это временами бывает, потом проходит. Он не злой. Он просто чудной, вот и все. Будь он такой, как все, может, я и не вышла бы за него.
– Тогда не надо было рожать от него детей. Почему мы должны его терпеть, если он нравится только тебе одной? Это несправедливо.
– Все будет хорошо, – утешала ее Мария.
Лежа на выжженной солнцем траве, Андреа воображал себя индейцем, прячущимся в кустах с луком и стрелой в руках. Вот индеец выпускает стрелу, она со свистом рассекает воздух и впивается прямо в затылок Пьетро. Он падает на землю как подкошенный. Конец ненависти и страху. Только тишина и покой.
Пьетро вытерся махровой простыней, повернулся и увидел, что его младший сын плачет.
– Эй ты, недоделанный, что с тобой стряслось? Мальчик прикрыл лицо локтем, словно защищаясь от удара. Ему было стыдно за свои недавние фантазии. Пьетро присел на корточки, и Андреа охватил страх. Он начал дрожать.
– У тебя что, зубы болят? – спросил Пьетро, понизив свой зычный голос до шепота.
– Я не хочу, чтобы ты умирал, – сказал Андреа.
– Почему я должен умереть? Я даже не болен, – расхохотался Пьетро. Он вытащил из кармана бумажку в пятьсот лир и сунул ее сыну. – На, сбегай в деревню, купи себе мороженого.
– Спасибо, – сказал Андреа, возвращая деньги, – но я не хочу мороженого.
Он не мог взять деньги у человека, которого минуту назад хотел видеть мертвым. Отец выпрямился и покачал головой.
– Совсем с ума сошел, – сочувственно заметил он, потом повернулся спиной и вошел в дом, продолжая напевать «К счастью, светит луна…».
Дом выходил фасадом на широкий проселок, ведущий в то, что Пьетро называл «деревней». На самом деле деревня давно уже превратилась в небольшой, но довольно зажиточный городок, существовавший за счет производства арматуры. Жили здесь типичные обыватели: дом, работа, отпуск. У самых состоятельных были любовницы в соседнем городе. У их жен – любовники. Их сыновья гоняли по дорогам в мощных спортивных машинах. Автомобиль и холодильник с морозильником стали признаками солидного общественного положения. Некоторые рабочие открывали свое собственное небольшое производство и тут же строили себе виллу с бассейном.
Были здесь, разумеется, и бедняки, причем семья Донелли принадлежала именно к этому слою. Их дом, хотя он вряд ли мог так называться, стоял в километре от города. Пьетро с помощью своих братьев выстроил эту лачугу из бросовых материалов в начале пятидесятых годов. Гараж представлял собой нечто вроде шалаша из гофрированной жести. Помимо старого отцовского «Форда», здесь хранились велосипеды всех членов семьи, мотоцикл Джакомо, огородный инвентарь Марии и еще много всякого барахла: сломанные раскладушки «на всякий случай», пришедшие в негодность фибровые чемоданы, дырявые кастрюли, стулья без сидений, треснувшее зеркало, заржавленные тазы. Сбоку к гаражу был пристроен курятник, а во дворе стояла собачья конура, в которой жили Фуль и Долли. Пьетро ходил с ними на охоту.
Джакомо и Джемма уже появились на свет, когда семья переехала в эту халупу, оставив город и дом бабушки Стеллы. На семейном совете было единогласно решено, что Пьетро – всеобщая головная боль – должен жить отдельно, поэтому братья с радостью помогли ему выстроить дом и переехать.
Летом в лачуге стояла невыносимая жара, зимой в ней можно было околеть от холода. Бабушка Стелла приходила из города пешком в любую погоду и приносила еду, когда в семье не было денег. Со своим злосчастным характером Пьетро никогда не удерживался подолгу на одном рабочем месте. Он мог целыми днями вкалывать как каторжный, ворочая раскаленные отливки стального прутка, а потом затеять ссору с мастером и уволиться. И тогда наступали черные дни. Забрав выходное пособие, Пьетро садился в машину, приглашал с собой компанию таких же придурков и пропадал в кабаках неделями. Время шло, денег на хозяйство не оставалось. Мария истощала свой «золотой запас», накопленный от продажи яиц. Стыдясь себя, она заходила в продуктовые лавки и просила записать за ней в долг. Потом по ее долгам платила бабушка Стелла. Часто она готовила дома и приходила к невестке, принося с собой корзины и сумки с провизией.
