Забери меня. Она убивает.
— …И как это вышло? — услышала мамин голос за дверью — она всерьёз решила на меня давить, даже когда я в туалете. — Нет, ты мне просто объясни, я не понимаю. Я так тебя воспитывала? — Нет. — Это чёрна… чёрная неблагодарность, и ты это знаешь! — Да. — Ты ко мне шла, что думала? Что мама по голове погладит? — Наверное. — Ну конечно… Я всё отдала… всю душу мне выели… Серёжа… — Да, выели, мама. — Я тут одна. Я тут одна. Я тут одна… — Одна, мама. — Не верю, не верю! — Я тоже, мама. — Я устала тебя прощать, Неля!
За что? Я не понимала. Я была ей идеальной дочерью, которую ещё поискать. Ей нужно было меня простить только за то, что я — не Серёжа.
* * *
Оказавшись в твоей машине, я легла на заднее сиденье и свернулась клубочком, спрятав голову под твою кофту. Я не плакала и не ныла, но вся пустота и всё безразличие, что копились весь день, превратились в острые шипы, что прорывали мое тело. Я будто вся стала колючей. Ветер из приоткрытого окна целовал израненную кожу, как ты месяц назад, и мне стало горько от того, как давно это было. От того, что лето заканчивается. От того, что мы с тобой наделали.
— К папе?
— А варианты?
— Ты можешь поехать ко мне.
— А папенька?
— Поймёт. Я ему понравился.
— Неудивительно, — ты слышал безразличие в моём ровном голосе.
— Почему?
— Ты очаровательный болтун.
Ты рассмеялся. И мне стало жаль, что не видела твоего лица. Что ты сейчас далеко, и я не могу коснуться тебя. Я так давно тебя не обнимала и очень этого хотела.
— Марк… — Ты ехал по центральной улице, я вытянула ногу между сиденьями, и ты её поймал, уложил к себе на колени. Вёл одной рукой, а другой гладил мою щиколотку, и я старалась изо всех сил не чувствовать во всём этом невесомую нежную магию.
— Неля….
— Что?
— Что ты решила?
— Не знаю. — Губы как под анестезией, а кожу стянуло от слёз.
— Мама?
— Сказала, что Бог меня так наказал.
— Не слушай её.
— Хорошо. Хорошо…
Я знала, что ты будешь со мной, что бы я ни решила, будто за спиной выросла стена. Мне показалось, что ты уже взял мою жизнь под свой контроль, если можно это так назвать. Ты будто был готов меня защищать и оберегать, будто сразу на берегу обещал, что решишь любую проблему. О чём ещё мечтать? Чего хотеть? Мне казалось, что нечего.
— Марк, чего хочешь ты?
— Не испугать тебя, — просто ответил он, и я напряглась. Странный ответ, но он оказался изящным и очень приятным.
— А этот… ребёнок?
— Нель, — ты сжал мою щиколотку, — я не буду говорить тебе, что между нами уже любовь. Но внутри что-то щёлкает, когда смотрю на тебя. И мне тебя просто убить хочется, но и поцеловать тоже. Я месяц тебя не целовал и, кажется, соскучился по этому. Я не очень хорошо тебя знаю, но определённо понимаю куда больше, чем должен бы, по идее. Я успел в тебе разобраться за пару дней, и это удивительно. Правда. И ты, должно быть, решила, будто я просто трахнуть тебя хотел, но… всякий раз, как я брал телефон, чтобы тебе позвонить, мне казалось, что нужно остановиться, что я творю какую-то дичь, а потом звонил. И понял, что нет, ничего такого я не хотел. Ты мне правда… нужна, наверное.
— Я… — замолчала, на глаза наворачивались слёзы. По радио прокручивали Мику Ньютон с какой-то супер грустной песней про лошадей, нагнетая обстановку.
День, когда я узнала, что у меня родится ребёнок… оказался таким печальным, что я запомнила ощущение от него надолго. Очень-очень надолго. Я не знала тогда, что тебя полюбила, но знала, что тебе доверяю.
Ты привёз меня к папеньке, помог подняться и остановился перед дверью, чуть склонив голову и давая мне, перепуганной, шанс отступить. Я не отступила, и ты медленно, очень медленно приблизился к моим губам и сладко поцеловал. Я захлебнулась, потому что твои губы казались ужасно мягкими. Они будто обволакивали меня, и мир стремился только к этому ощущению.
— Спасибо, — шепнула я.
— За что?
— За поддержку…
А потом вышел папенька и позвал нас пить чай. В этот момент будто где-то забрезжила надежда. Знал бы ещё папа обо всём, но после мамы я ни за что ему бы не признала вот так сразу. Я ничего ещё не решила, и всякий раз, как представляла то один, то другой вариант развития событий, сжимала под столом твою руку.
Почему в итоге Соня родилась?
Потому что наутро после этого вечера первое, о чём я подумала — не хочу быть такой, как мама. Моя меланхолия была чёрной, а мысль о том, что я смогу сбежать из этой семьи, захлебнувшейся горем и не желавшей от него отмыться — светлой.
— В общем, у тебя явно создалось обманчивое впечатление о моей семье, верно?
— Ну, смотря какое ты считаешь правильным… Твой отец мне денег за аборт предлагал.
— О, ну это он может. Не бери в голову, я уверен, что он уже об этом жалеет. Они не душки, но отличные родители.
— А как же… Ты мастер ссор с родителями и снимаешь у них квартиру…
— Ну про квартиру — это вполне логично. Я взрослый человек, должен сам себя обеспечивать. Про ссоры, это, скорее, я так себе сын. Был у меня период в жизни, когда, ну, мягко говоря, был не фонтан. Всё время во что-то влипал…
— Ничего не изменилось, — моя ухмылка превратилась в искреннюю улыбку, а потом ты, не глядя на дорогу, потянулся и поцеловал меня. Я впервые пригляделась к твоим губам и нахмурилась. — Что это?
На губе был маленький шрамик. И на скуле, и на лбу.
— В аварию попал.
— А машина вроде…
— Ты даже не заметила, что другая? — усмехнулся он. — Да, за месяц ты многое пропустила, — ты щёлкнул меня по носу и снова уставился на дорогу. — Не парься.
— Когда это случилось?
— В тот вечер, когда ты мирилась с отцом, — голос стал глухим. Я покраснела. — Всё, забудь.
— Ты меня простил?
— Нель, я… — Ты снова не смотрел на дорогу, а потом и вовсе остановился.
— Я не просила прощения. Ты меня простил? — подалась вперёд, и ремень натянулся. Уже был поздний вечер, сумерки окончательно сгустились, окутав машину, так что я, не стесняясь, отстегнулась и пересела к тебе на колени.
— Что за вопрос…
— Потому что это важно. Я говорила ужасные вещи. И не попросила прощения. А ты тут…
— Намекаешь, что это только из-за…
— Нет, вовсе так не думаю. Просто мне интересно. Важно понимать…
— Ты скучала? — Ты прижался к моему лбу своим, и я засмотрелась, понимая, что не видела глаз глубже и чернее.
— Не знаю… Я ждала твоих звонков… Я ложилась спать после того, как ты звонил.
— Я звонил перед сном.
— Я просыпалась… и я, в общем, ждала звонков, и всё… — Не могла говорить слишком милые вещи, а ты засмеялся, легко целуя мои губы.
— Значит, скучала?
— Да. Скучала, наверное.
— Я очень скучал, веришь, нет?
— Почему так? Мы друг друга не знаем.
— А ты уже меня чуть не убила. — Твой смех вызвал во мне странное чувство — не бешенства, а уюта. У нас будто появилась одна на двоих шутка.
— Мне так странно, будто меня запихнули в чужое тело, — вдруг призналась я. — Понимаешь… Мне странно, что я сижу в машине взрослого парня, что я теперь с ним связана, что я как бы взрослая теперь. Все эти бумажки, графики… Всё это странно. Я еще пару дней назад с папой подавала заявление в институт. Я не умею, наверное, контролировать свою жизнь. Да и не хочу ещё. Меня засунули в чужое тело и хотят, чтобы я в нём жила…
— Тише… тише, всё получится, — шептал ты, целуя и гладя меня. Я чувствовала твою руку на своей голове и чувствовала, что могу вечно так сидеть и обнимать тебя.
— Будешь тут?
— Буду, конечно. Буду.
Мы целовались в машине, будто нет места лучше и, кажется, были вполне счастливы. И пока твои губы были на моих, мне казалось, что я прежняя, что всё как раньше, что мы идём по тёмным переулкам, и я слушаю музыку. Всё было так, как виделось мне все эти дни во сне, и я правда хотела ещё. Хотела чувствовать тебя рядом и не отпускать, и остаться в этой машине, в этом маленьком мирке, в этом коконе для тебя и меня.
