отдышаться. Чтобы не отстать от Карамельки, от поликлиники пришлось нестись вприпрыжку.
– Надо же, – голос сзади и слева, из угла двора, звучит настолько неожиданно, что сердце у меня в груди резко подскакивает, – три года не виделись. Тебя совсем не узнать, Иванова.
– А ты… – перевожу дыхание, нахожу взглядом парня, что, заговорив со мной, поднялся со скамейки за кустом, – а ты все такой же придурок, Илья!
– Ц-ц-ц, – Герасимов неторопливо рулит в мою сторону, цокая вальяжно языком, – кажется, никто не учил тебя, Катюха, как правильно встречать старых друзей после долгой разлуки.
– Разлуки? С тобой? – повторяю я насмешливо. – Побойся бога, Илья, три года – как три дня, повторите срок разлуки, пожалуйста. Да и давно ли мы с тобой друзья? В твоем топе подруг Капустиной какое я место с конца занимала? Предпоследнее?
– На порог я тебя пускал, – хладнокровно роняет Герасимов, останавливаясь в трех шагах от меня. На его лице вроде как доброжелательное выражение, но до чего же оно меня напрягает.
– Какая честь, – саркастично округляю я глаза, – господин Илья Герасимов позволял мне свиданки с лучшей подругой. Поклон тебе в ноги. Извини, но к себе в гости я тебя приглашать не стану. Не была готова, не прибралась, шнурки парадные не погладила.
Вот такая вот отповедь, да…
На самом деле, во время бодрой дружбы с Капустиной я Илью старалась избегать.
Аньку он обожал, люто и почти фанатично. Двоим нашим одногрупникам не повезло – они пробовали заигрывать с Анькой, и Герасимов стал этим заигрываниям случайным свидетелем.
Как больно может бить хоккеист, если не церемонится – они потом рассказывали долго, много и обстоятельно.
Но были у этой страсти и темные стороны.
Так, например, практически на все тусовки мы с Анькой ходили «по секрету». Под прикрытием совместных ночевок, или когда Илья уезжал на сборы или на выездные матчи.
При нем максимум совместного досуга был – допереться до Пятерочки, чтобы купить приличное вино, для алкокиносеанса на их с Герасимовым квартире.
Илья требовал… Приличного поведения. Почему он требовал его с тусовщицы Капустиной, которая посреди шумного клубного зала, кажется, только и чувствовала себя в безопасности – мне всегда было интересно, но Анька ему это позволяла. Может, чувствовала себя виноватой за пресловутую сфальсифицированную девственность, может, и вправду он был настолько хорош в постели, кто ж их разберет…
– Твоя? – Герасимов переводит взгляд на раскачивающуюся на качели Карамельку, и до того мне не нравится то, как именно он смотрит на мою малышку, мороз продирает.
Сама не знаю даже, чего боюсь, но одно знаю точно – только моя интуиция зачастую спасала меня от пьяных мудил, что шастали вокруг стрип-клуба, в котором я работала.
Сколько раз приходилось ныкаться после смены за мусорными баками в подворотнях, ожидая, пока приглядевшая меня пьянь решит, что я зашла в дом, и свалит…
– Моя, – говорю отстраненно, стараясь не выдавать этот свой страх, – а что, так удивительно?
– Да нет, почему… – он старается, изо всех сил старается казаться мирным… Но именно это его старание и заставляет меня второй раз за пять минут посмотреть на часы, изображая страшную занятость.
– А папаша где у неё?
Вот вроде такой никчемный, абсолютно нейтральный вопрос…
Но почему-то абсолютно нереально оказывается на него честно ответить.
– Дома сейчас. Видеозвонок у него. Вышли, чтобы не мешать. Думаю, как раз закончил. Надо уже к нему идти, а то беспокоиться будет…
Самое паршивое в этой истории – это реакция Каро. У неё святое право – двадцать минут на качелях после каждой прививки. Так всегда было, и то, что сейчас я досрочно останавливаю её качель и вопреки цепким пальчикам отдираю дочь от её любимого аттракциона – дает Каро право на внеплановый скандал.
Мама с ума сошла?
Мама с ума сошла!
Надо срочно до неё донести свет истины!
А то, что маму почти трясет, потому что приходится пальцы Каро буквально отрывать силой, и все это время Герасимов за моей спиной стоит, не двигается с места и молча наблюдает…
Нет, об этом мы моей птичке говорить не будем.
– А папаша у вас прям зверь? Если мелкая покачается малясь – ноги тебе оторвет, конечно же? – в этот раз в голосе Ильи начинает вдруг проступать ранее скрытая издевка.
И это откровение прожигает меня насквозь.
Он понимает, что я бегу.
А если понимает – значит, не такие уж мои страхи и надуманные на ровном месте…
– И мне, и тебе, и… – ищу взглядом хоть кого-нибудь, в конце концов, Питер, белый летний день, кто-то да должен оказаться рядом.
К моему разочарованию, не находится даже дворника…
Ну, а чего я хотела, обеденное время, рабочая неделя, все кто есть – все жрут сейчас. Да и двор у нас – не самый уютный, скажем честно, чтобы тут время сейчас коротать.
– И?.. – еще более издевательски уточняет Герасимов и снова ползет по моей спине струйка холодного пота в этот жаркий день.
– И всем, кто под горячую руку попадется.
У меня наконец получается разлучить Каро и качели и, удерживая недовольное, страстно молотящее по воздуху руками и ногами оручее чудовище, я шагаю в сторону подъезда.
– До свидания, – дежурно прощаюсь, а сама стараюсь под шумок поисков ключей разыскать в сумочке любимый шокер. Рыться приходится одной рукой, и вот сегодня Фортуна оказывается вообще не на моей стороне. Шокер упрямо не желает находиться.
– Тркях, – печально ахает цепочка, на которой держится моя сумка, и лопается на звенья от чьего-то бесцеремонного рывка назад.
Сумка летит в кусты. Сама я – взвизгиваю, потому что после расправы над сумкой Герасимов сгребает уже меня, и не за что-нибудь, а за волосы. Дергает назад, стягивая со второй ступеньки крыльца.
– Отпусти мелкую, Катя, – уже не прячась, шипит мне на ухо с такой угрозой, что я как-то сама разжимаю руки. Помню старое правило – с террористами лучше не спорить…
Кто знает, на чем психопаты захотят сорвать злость.
Или на ком…
– Вот так, умница, – Герасимов упивается своей властью, а я коленом пытаюсь отодвинуть Каро из зоны его легкого доступа. К сожалению, снова работает закон сохранения кармы. Каро, ожидавшая от меня долгого сопротивления её гневу, очень удивилась оказаться на свободе вот так быстро. И так крепко хватает меня за ногу – поди-ка отпихни её…
Пытаюсь двинуть придурка локтем в печень – снова крах. Ловит за руку и заламывает её. Пока не до предела, но все-таки очень неприятно – я не ору от
