— Ну, дело твое.
Вот уже почти год Варя занималась вокалом с очень старым преподавателем Гнесинки Петром Петровичем Белосельским.
— Ах, деточка, — говорил он ей, — из тебя могла бы выйти отличная певица, попади ты вовремя мне в руки, могла бы и в Большом петь…
— Петь в Большом маленькие партии? — смеялась Варя. — Только не говорите, что нет маленьких ролей…
— Зачем же я буду изрекать банальности! Но правильно петь я тебя научу, с тебя и хватит.
Варя приехала на очередной урок, глаза у нее при этом светились странным лихорадочным блеском.
— Петр Петрович, миленький, меня пригласили на церемонию вручения кинопремий!
— И что?
— Я должна там что-то спеть…
— Спой, в чем проблема?
— Что спеть, я не знаю!
— Я, видишь ли, не очень понимаю, что там такое будет…
— А вы по телевизору никогда таких церемоний не видели?
— Я вообще не смотрю телевизор. А что это у тебя глаза так блестят? А, я, кажется, понимаю… Ты должна всех там убить? Да?
— Да! Всех и еще…
— И еще одного?
— Двух! Но чтобы наповал!
— Всех и еще двух? Как интересно… — улыбнулся Петр Петрович. — А они там точно оба будут?
— Точно! Одного номинировали на премию, а со вторым я буду эту церемонию вести.
— А ты уверена, что ему, ну, тому, который номинирован, премию дадут?
— Нет, не уверена, у него этих премий куча, но в зале-то он будет…
— Варь, объясни мне, что ты хочешь этим двум несчастным доказать?
— Это сложно… Хотя… Я хочу им доказать, что оба они идиоты.
— Так… А после твоего выступления эти несчастные должны стать похотливыми козлами и драться за тебя?
— Нет. Драться не надо… Хочу, чтобы они пожалели… каждый о своем!
— О, Варя, будь я хоть на двадцать лет помоложе… Но в мои восемьдесят два я уже не могу претендовать на что-то, однако оценить силу воздействия еще вполне в состоянии. Нам нужен сексуальный шок?
— Именно! Какой вы умный!
— Знаешь, странно… Я много лет не вспоминал один романс. Его когда-то фантастически пела Леночка Образцова…
— О, разве я такое вытяну?
— Можно кое-что перетранспонировать… А какой там аккомпанемент будет? А хочешь, если у нас получится, я сам тебе саккомпанирую? И полюбуюсь на твой триумф…
— Петр Петрович, дорогой вы мой! Но что за вещь-то?
— «Кони-звери» знаешь?
— Эх, вы, кони, кони-звери, звери-кони, эх?
— Именно! Ты пела это?
— Петр Петрович, вы просто гений! Я это пела только дома, но слова, кажется, помню…
— Попробуем? — И Петр Петрович заиграл вступление.
Там за белой пылью,
В замети скользя,
Небылицей-былью
Жаркие глаза…
Былью-небылицей
Очи предо мной…
Так быстрей же, птицы!
Шибче, коренной![1]
— Стоп! Тут неправильно… Надо еще ниже, и опирай звук, больше опирай! Но в принципе… Будем работать! И твои козлы с громким блеяньем побегут за тобой на край света.
Стас был в отчаянии. Что я за урод такой? Она кричала: ты лелеешь свои комплексы и дурацкие принципы… И ведь права, права! Что со мной случилось бы, если бы я просто довез ее до дому? Развалился бы на части? А она обиделась, крепко обиделась… Но ведь она любит меня, могла бы проявить снисхождение… Нет, только не это! Она любит меня сильным. А я слабый, дурак, упертый кретин… Но что же теперь делать? Неужто я опять потерял ее? А я без нее не могу… Я становлюсь злым, бешеным, срываюсь на ни в чем не повинных людей… Эту несчастную дурищу Дашку запугал до полусмерти… Правда, она назойливая, как муха… Может, обидится и отвяжется наконец? Никакой гордости у девчонки нет. Терпеть не могу таких… И вообще, я люблю только Варежку. Но ничего у нас не получается… Как же быть? О, кажется, я знаю! Я поеду к ней! Явлюсь в эту ее чертову квартиру с цветами и кольцом, которое ей так понравилось, но она швырнула мне его в морду. Тем самым я признаю свои ошибки, сдам позиции, и никуда она от меня не денется! Я верю, хочу верить, что ничего у нее нет с этим Пироговым, Это просто моя дурь… А сколько можно страдать из-за собственной дури? Надо только подождать еще дня два-три, пусть остынет как следует, ну и соскучится, наверно…
А Варя решила действовать. Я больше не могу! Димка отказался на мне жениться, и он, кстати, прав, но все равно обидно. Ничего, я еще заставлю его пожалеть об этом. Но главное сейчас — справиться с этой дурацкой любовью… И я справлюсь! Она позвонила Кате Вершининой.
— Кать, не удивляйся, я сейчас спрошу…
— Спрашивай скорей, я занята!
— Кать, ты уже окончательно отказала итальяшкам?
— Ты о чем? О Бертольди?
— Ну да.
— Ты передумала?
— Да!
— Все-таки я здорово умная. Я все тянула с ответом. Вот что, давай встретимся где-то… У тебя вечер занят?
— После десяти я свободна.
— Отлично!
Они встретились в кафе.
— Привет, а с кем Лешечка?
— Няньку нашла, вроде приличная… Варь, ты чего такая?
— Какая?
— Как в лихорадке…
— Потом расскажу. Так что с Бертольди?
— Порядок! Я с ним связалась, он счастлив!
— Правда? Как хорошо! И когда что?
— Ну, для начала он примчится в Москву. Должен с тобой пообщаться, понять, что к чему…
— И когда он приедет?
— Послезавтра!
— Класс!
— Варь, в чем дело? То ты вся из себя гордая и прекрасная, не хочу играть супер-агента, и вообще я театральная актриса… И вдруг… бабки понадобились?
— И это тоже, но главное, я хочу… слинять из Москвы.
— А «Пигмалион»?
— Буду совмещать, Семен Романыч сказал, что новый фильм пока откладывается, так что…
— А с чего это ты из Москвы линять хочешь? От Стаса, что ли, спасаешься?
— Да, Кать, я больше не могу! Мы любим друг друга, и ничего у нас не выходит… Надо нам обоим остыть, успокоиться…
— А что опять случилось? — устало спросила
— Понимаешь, он такой упертый! Такой зацикленный на себе, на своих принципах…
— Это не так уж плохо…
— Да, если речь идет о чем-то серьезном, а он из-за ерунды…
И Варя рассказала подруге о последней ссоре.
Та только головой покачала.
— А кольцо красивое?
— Не то слово! Прелесть…
— И ты ему в морду его швырнула?
— Швырнула. В морду, — вдруг всхлипнула Варя.
— Так… Из-за чего слезы, из-за кольца?
— Да нет… при чем тут кольцо… Цацка и цацка… Ерунда, просто я устала… День тяжелый был…
— А как репетиции?
— Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить… И знаешь, ко мне как-то лучше стали относиться в театре…
