После всех поздравлений, тостов, после того, как все десять раз громко попросили поцеловаться молодых, после того, как каждая гостья выпросила у невесты рецепт теста для пирожков, после того, как отец невесты, разгоряченный, без пиджака, стал бегать с молодежью на лестничную площадку покурить, Элалия Павловна решила, что наступила пора вмешаться в праздничный вечер. Она заученным движением поправила высокую прическу, окинула взглядом гостей и провозгласила:
– Так, предлагаю танцевать и петь!
Гости на секунду притихли. Но, не обращая внимания на всеобщее смущение, Элалия села за рояль и после бравурного вступления заиграла вальс. Петр Васильевич чуть-чуть притушил огромную люстру, зажег свечи, и в этом таинственном и праздничном полумраке новобрачные сделали первые па. Тихон, хоть слегка и объелся, танцевал хорошо, это Лиза отметила сразу, и потому она расслабилась, позволила себе полностью отдаться танцу. Все гости встали из-за стола и, образовав большой круг, смотрели на виновников торжества.
– Я знаю, почему ты захотела устроить свадьбу здесь, в доме родителей – шепнул ей Тихон.
– И почему же? – улыбнулась Лиза.
– Это какой-то волшебный дом. Как будто из девятнадцатого века.
– Это мама молодец! Она выучила этот вальс к нашей свадьбе, он такой трогательный…
И действительно, музыка, под которую они танцевали, была нежной и трепетной. Гости под пристальными взглядами Чердынцевых-предков, которые смотрели на них со старых фотографий, старались не прослезиться и не расчувствоваться. Элалия Павловна, уловив настроение присутствующих, вдруг неожиданно лихой музыкальной фразой закруглила вальс и тут же заиграла старую польку. И от этой мелодии, такой простой и бодрой, ноги сами пошли в пляс, и вот уже все – и ровесники молодоженов, и пожилые гости выделывали коленца, а Элалия Павловна все убыстряла и убыстряла темп…
– Потрясающе! – воскликнул Тихон. Они с Лизой ехали домой.
– Ты о чем?
– О нашей свадьбе. О вальсе, кадрили, игре в фанты и жмурки. И твоя мать – как она играет, поет! И слушать ее так интересно. Как она смогла всех увлечь! Ни у кого, я думаю, такой свадьбы не было.
– Ну почему же, – возразила Лиза.
– У кого? – Тихон с подозрением посмотрел на нее.
– У наших прабабушек.
Лиза прижалась к мужу и устало закрыла глаза. Она сейчас очень гордилась своей семьей и особенно матерью. «Да, мама не будет печь пироги, не станет резать салат и обсуждать детские болезни. Но любому собранию она придаст блеск и… что-то наше, особое, свойственное только Чердынцевым».
Последующие после свадьбы месяцы понеслись вихрем – переезд, уборки, Ксения, которая не желала смириться с тем, что ее любимая подружка осталась на другом конце города, привыкание к новым стенам и режиму…
Лиза, которая второй раз проявила характер и отказалась брать фамилию мужа, во многих вещах шла на уступки – ей казалось, что процесс привыкания дочери и Тихона произойдет быстрее, если не будет мелких ссор. Но неожиданной проблемой оказалась каждодневная реальность – так получилось, что они с Ксенией вынуждены были полностью подчиниться укладу, заведенному Тихоном. Подъем для всех без исключения был в восемь часов. Даже если Ксения не шла в школу, ее поднимали рано утром. Робкие попытки Лизы объяснить мужу, что ребенок не высыпается, приводили к долгим обсуждениям неправильных методов воспитания. Кстати, «отбой» был не позднее десяти. Лиза, которая привыкла в это самое время возиться с дочерью, читать ей книжки, играть, просто валяться вместе с ней в постели и петь песни, вынуждена была гасить свет и оставлять Ксюшу одну. В противном случае Тихон хмурился, стучал дверьми и намекал, что он хочет спать.
– Послушай, Тиша, – ласкалась к нему Лиза, – ты должен понять, что мы привыкли жить иначе и, даже если твой режим полезен для здоровья, сразу перестроиться сложно. Особенно ребенку. Она скучает по своим подружкам, она тебя стесняется. Да и боится иногда!
– Ну, то, что она боится, – это ты виновата. Ты для нее добрая, а я – злой и требовательный. А если бы ты объяснила, что я прав, то не боялась бы.
– Ты совсем не понимаешь психологии детей. Они не взрослые, их «строить» нельзя, – пыталась объяснить Лиза и приходила в отчаяние – ей было жаль дочь и ужасно не хотелось ссориться с мужем. Тем более была еще одна тема, которую и трогать-то страшно было.
– Послушай, – как-то сказал Тихон, когда они ехали в машине на работу, – ты всегда так готовишь?
– А как я готовлю?
– Ну, жареное, острое, много сладкого…
– Ну, так я же не так часто это делаю!
– Вообще не нужно! Ты же педиатр, врач, ты должна знать, что все это очень вредно. Я давно отказался от подобных вещей.
– Хорошо, я постараюсь… – Лиза насупилась. Она любила затеять печь пироги где-нибудь за полночь, когда дочка спала. Это занятие было для Лизы чем-то вроде доброго домашнего волшебства. А утром на большом ярком блюдце Ксению ждала замысловатая плюшка или сахарное печенье в виде букв. Вообще Лиза готовить не очень любила и делала это по настроению, используя кулинарию как способ заняться творчеством. Но в доме у Тихона надо было подстраиваться под заведенный режим. Какое может быть настроение, если у тебя в восемь подъем, а в десять отбой. «Вот они, ключевые слова – «в доме у Тихона»! – однажды вдруг подумала Лиза. Это не трогай, туда не переставляй, здесь не надо вешать, а тут должно быть свободно. Нет, я его понимаю, он достаточно долго прожил один, но мне, например, очень неуютно! Да и Ксения превращается в забитого ребенка. Она, прежде чем что-то сделать или сказать, мнется, стесняется…»
– Тихон, я сегодня буду уборку делать, останусь дома, на работе вроде ничего срочного… – как-то сказала Лиза.
– То есть как это – будешь уборку делать? – поперхнулся чаем Тихон.
– Обычно. Как делают – пылесосом, тряпкой. А что?
– Нет, ничего, а на работе у тебя все нормально, там ведь новые документы должны прийти?
– Нормально. Они уже пришли, их уже перевели. Не волнуйся. – Лиза усмехнулась. Этот ее переход из лаборатории в фирму мужа был самой настоящей «школой мужания». Во-первых, ее приняли в штыки, тихим таким саботажем, преодолеть который, не жалуясь, стало делом чести. Во-вторых, она поняла, что муж человек требовательный, особенно к «своим». Замечания во всеуслышание, строгий тон и вид, будто именно Лиза провинилась, были обычным делом. В то же самое время с остальными сотрудниками он был весел и благодушен. «Это и понятно, чтобы не заподозрили в необъективности и предвзятости. Чтобы не думали, что я пришла сюда просто просиживать дырку в кресле». Лиза с готовностью оправдывала такое поведение Тихона. И принялась завоевывать авторитет.
