– Приехали, мисс.
«Бентли» остановился перед трехэтажным особняком кремового цвета рядом с зеленой дверью. Изящная женщина среднего возраста в белом фартуке спустилась по лестнице к Катарине.
– Входите, мисс. Уоллас позаботится о багаже.
Впечатление от увиденного вызывало и потрясение, и раздражение. Катарина шла за горничной и чувствовала, будто становится все меньше и меньше. Повсюду были цветы: ярко-красные тюльпаны в вазе на лакированном китайском столике, изящные белые лилии на каминной полке, ярко-желтые гладиолусы на комоде. Она видела и цветы, и все в доме, словно сквозь какую-то дымку. Ей даже в голову не могло бы прийти, что подобное великолепие устроено в честь ее приезда.
Катарину провели вдоль длинного коридора в красивую комнату, похожую на кабинет. Но в ней никого не было. Горничная показала на софу.
– Посидите здесь, а миссис Годболд скоро вернется с верховой прогулки.
Недоуменный взгляд Катарины вызвал раздражение служанки, и она добавила:
– Просто подождите. Понятно? Подождите здесь. И, пожалуйста, ничего не трогайте.
С этими словами горничная вышла, хлопнув дверью. Катарина устроилась на софе. Ее сердце билось, как птица в клетке. Она разгладила складки платья и провела рукой по волосам, сознавая, что, наверное, выглядит не самым лучшим образом.
В углу комнаты перед стеклянными дверьми в сад разместилось фортепьяно, большой инструмент с поднятой огромной крышкой. Аромат роз, что стояли на столе, смешивался с запахом воска свечей. На столе, рядом с вазой, были еще и фотографии в серебряных рамках. Вся обстановка и убранство комнаты говорили о великолепном, утонченном вкусе, на который была способна только женщина. Каждая вещь, каждая деталь обстановки поражали своей чистотой и аккуратностью. Катарина уже догадалась, чья это комната.
Она закрыла глаза, и перед ее внутренним взором пронеслось все ее долгое путешествие – поля и города, ночная тьма и свет дня, толпы людей и огромные безлюдные пространства. Катарина вспомнила дядю Тео, в тот последний свой приезд в туберкулезный санаторий в Арко: черты лица заострились и почти окаменели, волосы стали белыми как снег. Она знала тогда, что больше никогда не увидит его, но теперь от этой мысли к горлу вдруг подступил комок, и слезы брызнули из глаз.
Торопливые шаги по коридору заставили Катарину справиться со своими чувствами и отогнать тяжелые воспоминания. Дверь резко открылась, и в комнату вошла женщина. Катарина встретила взгляд ее серых ясных глаз с чувством, подобным шоку.
На женщине были брюки для верховой езды кремового цвета и сапоги с остатками грязи на мысках. Пятна были заметны также и на узком черном жакете. Над великолепным белым шелковым шарфом возвышалось худощавое красивое лицо с длинным носом и тонкими неулыбающимися губами. Брови поднимались резкой дугой. На голове у женщины был черный бархатный шлем, который она сняла и положила на стол с перчатками и хлыстом с серебряной рукояткой. Молчаливо и очень долго она глядела на Катарину, словно изучая ее.
– Хорошо ли ты говоришь по-английски? – спросила она наконец.
– Совсем немного.
Дама подошла вплотную к Катарине, и девушка встала. Они оказались одного роста. При внимательном рассмотрении в глаза бросалась какая-то по-особенному нежная кожа, напоминающая тончайший фарфор. Слегка уловимые морщины проступали у глаз и в углах рта. Женщина вполне могла быть матерью Катарины, хотя ничего материнского в ней не чувствовалось. Запах лошадиного пота от одежды смешивался с ароматом дорогих духов. Серые глаза продолжали пристально изучать Катарину. Девушке казалось даже, что этот взгляд поглощал ее, и это начинало слегка раздражать Катарину.
– Я не встречала тебя на вокзале, решив, что лучше, если твой приезд пройдет без шума.
– Багаж ведь всегда забирают слуги, – спокойно отпарировала Катарина.
Брови женщины слегка приподнялись при таком ответе.
– Разве? Ты знаешь, кто я?
– Вы миссис Годболд.
– Можешь звать меня просто Эвелин. О твоем имени нам следует подумать вместе. В Англии оно будет звучать уж слишком странно, даже претенциозно, а я бы этого не хотела. Лучше – Кэтрин, Кейт. Кейт Годболд.
– Но мое имя Катарина.
– В Италии – да, но не здесь. Ты вступаешь в новый мир. И начинаешь новую жизнь.
– Я все равно остаюсь собой.
Взгляд серых глаз впервые выразил неподдельный интерес.
– По-английски ты говоришь весьма сносно. Есть, конечно, легкий акцент, но с этим вполне можно справиться.
Эвелин взяла обе руки Катарины без особой нежности. Она начала пристально изучать ладони.
– О дорогая, – произнесла женщина с легким отвращением.
Катарине вдруг стало очень стыдно за свои мозоли и грязные ногти. Она отдернула руки и быстро спрятала их за спиной.
Тогда Эвелин коснулась спутанных черных волос девушки.
– И с этим тоже следует что-то сделать. А то ты выглядишь как цыганка.
Затем она принялась рассматривать школьную форму, изрядно помявшуюся во время путешествия.
– Следует также сделать необходимые покупки. Но все это потом. – Эвелин открыла портсигар и постучала сигаретой по металлической крышке. – Новая жизнь, Кейт, новая жизнь, – произнесла она, выпуская изо рта душистый табачный дым. – Тебе следует сразу же примириться с этим. Чем скорей ты представишь себе свою перспективу, тем будет лучше и боли будет меньше. С Италией покончено. И с Катариной Киприани тоже. Отныне ты Кейт Годболд, и здесь твой дом.
Катарина вдруг почувствовала физическую и душевную усталость от всего пережитого и увиденного. Она, конечно, не знала, какой прием ее ждет, но такое откровенно оценочное отношение словно подкосило ее. Слезы подступили к глазам, а руки судорожно сжали мятую юбку.
– Вы не можете изменить меня.
– Ну, не надо претензий. Ты всего лишь девочка.
– Я человек!
– А кто с этим спорит? Кажется, ты слегка смущена. Но ведь здесь ты оказалась только ради себя самой?
– Вы в этом уверены?
Взгляд Эвелин стал еще пристальнее.
– Надеюсь, мы не начнем с ссоры? – Холодный тон, с которым это было произнесено, говорил о многом. – Что задело тебя?
«Да все! – захотелось вдруг выкрикнуть Катарине. – Все, начиная с отъезда из Италии и включая последние слова». Но девушка нашла в себе силы промолчать.
– Пойми, Кейт, ты входишь в новый мир, а значит, нужно сменить свою поступь. За месяц ты привыкнешь к Лондону, а потом мы уедем на север. В начале весны ты вновь начнешь ходить в школу.
– Зачем вы вызвали меня сюда?
– Какой замечательный вопрос! – рассмеялась вдруг Эвелин. – А что, лучше было бы, если бы твои родственники отправили тебя на фабрику?
– Я к этому была готова.
– С твоими-то способностями? Каждый день по восемь часов стоять возле какой-нибудь дурацкой машины и видеть, как скучно проходит жизнь?
– Работы я никогда не боялась.
– Но ты была рождена не для этого. Это дом твоего отца. Ты знаешь Библию, Кейт? Вспомни Книгу Руфи.
– Да, я помню ее.
– «Но куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог – моим Богом». Отныне эти слова должны стать твоей философией, Кейт. Я не против твоего католичества. Поступай как хочешь, я уверена – это дело совести каждого. Но во всем другом тебе следует измениться, нравится тебе это или нет. Думаю, тебе интересно узнать, где сейчас находится твой отец. Он в парламенте. А точнее – в палате общин. Вернется только днем. Ты знаешь, как он выглядит?
– Он никогда не присылал мне фотографий.
– Подойди сюда, Кейт.
– Я не Кейт.
Эвелин взяла со стола фотографию в рамке и протянула девушке:
– На – возьми.
В тяжелой серебряной оправе был поясной портрет молодого человека в военной форме.
– Это твой отец. Снимок сделан незадолго до того, как он попал в плен, а затем встретился с твоей матерью. Изменился он с тех пор мало. Впрочем, сама скоро увидишь.
Катарина без особого интереса взглянула на фото. Эвелин несколько минут хранила молчание. Затем продолжила:
– О твоем существовании я ничего не знала до тех пор, пока твои родственники не написали нам. Это было для меня потрясением.
– Он ничего вам не рассказывал?
– Нет.
И Катарина уловила в голосе женщины такую знакомую ей самой ненависть.
– Наверно, он просто забыл, – заключила девушка.
Эвелин слегка улыбнулась:
– Нет, твой английский положительно хорош. Я имею в виду не слова и предложения, а то особое умение говорить одно, а думать другое. Весьма трудная задача для каждого, кто изучает иностранный язык. – Эвелин с силой затушила сигарету в пепельнице. – Пойми меня правильно: я не собираюсь оправдывать твоего отца. Сомневаюсь, что это вообще мне по силам. Но он твой отец. Если у тебя есть вопросы, то задай их ему сама.
– Вы вытащили меня сюда, чтобы наказать своего мужа?
