Да, мечтать хорошо, но время шло. Нужно было решать, в каком направлении двигаться дальше. Школа окончена, аттестат оставлял желать лучшего. В сравнении с отличными отметками Алисы Маринкины результаты были более чем скромными. Наверняка в институт ей не поступить. Это автоматически означало разлуку с подругой, то, чего она панически боялась. Ведь Алиса готовилась к вступительным экзаменам в медицинский. Марина закрывала глаза и видела Ляльку, облаченную в белоснежный халат: «Какая же она красивая! Жаль, что волосы придется подбирать под белой аккуратной шапочкой. У Алисы они рыжие, длиннющие, густые, не то что у меня – соломенный пушок. Заколку трудно подобрать, слетают, не держатся».
Поморщившись от сравнения явно не в свою пользу, Марина резко открыла глаза. Решение пришло неожиданно. Конечно, рядом с врачом обязательно есть медсестра, санитарка, в конце концов. И ею станет для Алисы она, только она! Точно, теперь ей дорога в медучилище. Туда тоже конкурс, но нужно постараться. Она сделает это. Ведь тогда ежедневное общение с подругой в перспективе станет реальным. Словно груз с плеч свалился. Марина повеселела и на вопросы Софьи Львовны убедительно отвечала, что нашла свое призвание.
Алиса усмехнулась, услышав о планах подруги. Застенчивая и немногословная, она была готова со шваброй и тряпкой в руках идти по жизни рядом с подругой. Такая жертвенность и радовала, и тревожила Алису. Она понимала, что играет в жизни Марины гораздо более важную роль, чем та – в ее. Мир в белокурой головке полностью зависел от присутствия рядом Ляльки.
– Послушай, Маришка, может быть, у тебя совсем иное призвание? Прислушайся к себе. Мы и так будем вместе, как всегда, понимаешь? – Однажды вечером, отложив свою программу экзаменационных билетов, Алиса решила убедить подругу не следовать слепо детской привязанности.
– Что ты, Ляля?! Ты ведь знаешь, что без тебя я становлюсь живым трупом. Мне кажется, что если тебя долго не будет рядом, я… Я умру. – Марина покрылась красными пятнами и опустила глаза. Ее передернуло от одной мысли о долгих одиноких днях и вечерах без привычного общения.
– Не говори так, прошу тебя. Мне становится страшно, – тихо сказала Алиса, взяв Марину за руку. – Посмотри на меня.
– Мне стыдно, – прошептала та, едва сдерживая слезы.
– Ты мне как сестра, но, прошу тебя, не нужно настолько привязываться. Мы близки сейчас и будем близки даже в разлуке.
– Я так люблю тебя, Лялька, – обняв подругу, прошептала Марина. – Я хочу сделать что-нибудь для тебя, для твоих родителей. Что-то очень важное и нужное, чтобы хоть как-то отблагодарить за все.
– Перестань. Самая большая благодарность – это то, что ты так сильно чувствуешь привязанность к нам. Спасибо.
– Ты благодаришь меня?
– Конечно, – улыбнулась Алиса, отстраняясь. Она хотела видеть глаза подруги. – Я очень рада, что ты у меня есть.
Марина светилась от счастья. Она готова слушать Ляльку часами, а эта короткая фраза стоила многих беспокойных минут, проведенных в размышлениях о будущем. Они связаны незримыми нитями на всю жизнь. И это самое лучшее, что может быть, – Марина улыбалась, глядя в смеющиеся карие глаза.
– И все-таки я буду поступать в медучилище. Ты не сможешь меня отговорить, не надо, – наконец проговорила Марина.
– Как знаешь, – вздохнула Алиса. – Но у тебя должна быть своя жизнь, свой взгляд на мир. Ты не можешь всегда быть чьей-то молчаливой тенью.
– Ты очень деликатна, ценю.
– Я стараюсь для тебя, глупая!
– И ты туда же, – вздохнула Марина.
– К слову пришлось, не обижайся.
– На тебя? Никогда!
– Машка, ты невозможная! – Алиса покачала головой.
– Но ты же готова терпеть меня рядом?
Этот разговор возымел обратное действие. Ляля хотела переубедить, а только еще сильнее укрепила девушку в ее намерениях. Правда, поступить с первого раза Марине не удалось: сыграла роль нездоровая атмосфера в доме. Заниматься приходилось нерегулярно из-за перепадов в настроении и состоянии матери. Потеряв очередную работу, она слонялась по квартире, как привидение, придираясь ко всему. Денег не хватало на самое необходимое. Раздражение и озлобленность женщины выливались на дочь. Часто, не выдерживая ее брани и упреков, Марина захлопывала за собой дверь и садилась на голых ступенях подъезда. Благо на улице лето и нет пронизывающего холода. Звонить к Зингерам ей было стыдно. Они и так принимают в ее судьбе достаточно участия. Будить их среди ночи Марине казалось недопустимым.
А рано утром, открыв дверь, Софья Львовна прижимала руку к сердцу: девочка спала на подоконнике, свесив голову на грудь. Она провела здесь всю ночь и под утро, выбившись из сил, заснула тяжелым сном. Осторожно разбудив Марину, Софья Львовна забирала ее к себе. Пожурив ее за то, что не позвонила сразу, укладывала спать в кабинете Захара Борисовича и отправлялась на рынок. Потом на работу уходил отец Алисы, а вскоре просыпалась она сама. Увидев спящую подругу, плотнее закрывала дверь кабинета и качала головой. Она считала Марину очень мужественной, ведь каждый день вариться в аду по силам не каждому. Лялька решила, что сама никогда бы не смогла выдержать такого. Она вообще наблюдала за происходившим с Мариной с ужасом. Ей, выросшей в заботе и любви, было жутко видеть такие взаимоотношения между матерью и дочерью.
Разговаривать с Ольгой о происходящем было бессмысленно. Она, кажется, решила доконать себя невероятным количеством выпиваемой за день гадости. В дело шло все, что хоть чуть-чуть пахло спиртом. Зингеры в отчаянии разводили руками, перестали занимать деньги и пресекали любые попытки Ольги разжалобить их пьяными слезами.
– Оля, возьмитесь за ум, пока не поздно. Вы ведь еще так молоды, – пытался говорить с нею Захар Борисович, но не протрезвевшая с утра после вчерашнего женщина поджимала губы, сдерживая усмешку. – Какой пример вы подаете дочери?
– Она давно берет пример с вас, так что с этим полный порядок, – медленно выговаривая слова, Ольга поправила мятую блузку. – А мне бы поправиться чуток, да денег только на хлеб.
– Вот и купите хлеб, – мягко отстраняя ее с узкого лестничного прохода, пробасил Зингер. – Простите, я опаздывать на работу не привык.
– Мне бы ваши проблемы, – ухмыльнулась Ольга вслед соседу.
– Я был бы только рад этому, – оглядываясь, прокомментировал услышанное Захар Борисович.
Воспитательная работа, которой Ольга считала попытки Зингеров направить ее на путь истинный, действовала женщине на нервы. В глубине души ее разъедала бесконечная зависть к этим ухоженным, обеспеченным и уверенным в себе людям. Они такие правильные, такие благонамеренные – Ольга брезгливо скривила лицо. Пожили бы они с годик ее жизнью. Хлебнули б тех «радостей», которыми она была сыта уже к восемнадцати годам.
