— Раздевайся, — отступает на шаг, демонстративно устраиваясь в дверном проёме в ожидании заказанного представления.
— Не буду. Я нерезиновая Зина, чтобы прихоти твои исполнять.
Как у загнанного зверька у меня не остаётся ни малейшего шанса спастись бегством. Я пячусь куда-то вглубь комнаты, неотрывно следя за Вадимом. Его рот кривит усмешка, от которой он походить на ещё большего тирана, чем есть на самом деле. Как сопротивляться такому безумно настроенному мужчине, явно превосходящему меня в силе и проворности?
Плотное кольцо рук смыкается на моей шее, становится трудно не только дышать, но и соображать. Призвать свой организм начать трезво думать, никак не получается, я в западне и на пике эмоционального напряжения, волю в кулак собрать не суждено.
— Я очень долго был толерантным, а ты же знаешь я не из терпеливых. Или ты думаешь, что я не замечал какая счастливо отжаренная ты ходишь?! Как сияешь после каждой случки с Крутилиным?!
Вадим больше не придушивает меня, но от себя не отпускает, наслаждаясь каждой секундой пропитанной моим страхом, зацветающим под его властными пальцами, под взглядом, который бередит старые раны, но не разрешает держать ответный удар. Хотя характер рвется в бой, больше не желая сидеть на задворках здравого смысла. С Вадимом ведь разумными дорожками не бродить.
— Ты прямо капитан очевидность!
— Сколько раз он успел тебя отыметь? — словно не слышит, продолжая вести допрос в извращённой манере, в качестве наказания оставляя на коже многочисленные следы жестокости.
— Много, — во мне что-то щёлкает, а недавние эмоции угасают, задавливая инстинкт самосохранения вызовом, который я бросаю с неподдельным удовольствием. — И так офигенно, что тебе даже не снилось. Ты ничтожество, а не мужчина.
— Грязная давалка, — бьёт тыльной стороной ладони, достаточно грубо, почти наповал. И только его быстрая реакция, с которой он хватает меня за шиворот футболки, не даёт мне упасть. — Хоть что-то должно остаться не тронутым. Может рот?
— Опоздал, — вру, легко и так упоительно, что в груди разрастается удовлетворение. — Отпусти, не пачкайся об меня. Давай разбежимся!
— Нет, — хлестко подводит чёрту, с которой я не хочу мириться.
— Почему? — вполне искренне задаю вопрос, задыхаясь от жажды услышать правду. Если конечно, он способен на честность и правдивость.
— Я не люблю проигрывать.
Последнюю фразу он выдыхает прямо мне в ухо и от этого по спине пробегает холодок, кусающий кожу. Зажмуриваюсь, чтобы не лицезреть его, но даже с закрытыми глазами эффект брезгливости притупить не могу. А Штрих как вор карманник шарит у меня под майкой, пробираясь под бельё.
— А я не люблю тебя, — последним аргументом отталкиваю Вадима.
— Переживу, — бурчит он в ответ, не отвлекаясь от основной затеи, облапать как можно больше моих интимных мест.
— Ты же тоже давно ничего ко мне не чувствуешь? Зачем всё это?
— А кто говорит о любви? Тебя вообще хоть кто-то в жизни любил? — грубо обрывает, раня каждым следующим вопросом сильнее физической расправы. — Может нарик заделавший тебя под кайфом? Или мамаша, которая альтернативе твоего воспитания предпочла сдохнуть? Вся надежда на Крутилина, да? Хочешь хорошей жизни? А ты ее заслужила?
Почувствовав, как внутри образуется тугой комок, грозящийся пролиться слезами, я поспешно сглатываю его, заталкивая обратно, как можно глубже. Нельзя показывать, что я на грани, а он победитель. Хотя глупо отрицать, Вадим знает меня слишком хорошо и именно по этой причине его слова так больно ранят, попадая в самую цель.
А собственно ведь он прав. Кому я была нужна? Вечно как пятое колесо в телеге, ненужный элемент, от которого все спешили избавиться. Один Вадим, как бы не парадоксально звучало, горел желанием быть со мной. А с недавних пор и вовсе подобно клещу цеплялся за давно изжившие себя отношения. Конечно, в проявлении такого упорства не имелось ни капли любви, лишь холодный расчёт, или доминантное желание обладать мной целиком, быть безраздельным хозяином.
— Нет, — хищно рычит и вся маниакальная решительность сломать меня, течёт навстречу, тугим жгутом обвиваясь вокруг парализованного тела. Сжимаясь удушливым кольцом. — Раздевайся.
— Хочешь отыметь? Вперёд. Ты же по другому не умеешь, — небрежно скидываю с себя одежду. — Андрею и член не надо свой доставать, чтобы вести себя как мужик, и любить меня по настоящему. Хочешь насилием компенсировать свой комплекс неполноценности? Давай, я не стану мешать. И умолять не буду. Молчание и безразличие к твоей мужской несостоятельности убьёт тебя быстрей глупых слёз
Ненависть проявляется целым каскадом эмоций на его лице, выворачивая наизнанку растоптанное мной самолюбие. Смеётся, рефлекторно занося руку для удара, но лишь вскользь проходится ею по волосам. Не дождавшись должного эффекта от запугивания, Вадим выходит в коридор.
— Посиди, подумай на досуге, над своим поведением, сучка, — бросает через плечо, желчью захлебываясь от того, что больше не может ничем меня напугать.
Пусть хоть запрет на все замки, свяжет и замурует живьём, я найду способ открыться Андрею. Рассказать всю правду, а там уж будь что будет.
Глава 23
Сквозь беспокойный сон слышу шум в прихожей. Глухие шаги смолкают у самой двери в ванную комнату, где я провожу кажется около двух суток.
Время для меня слишком быстро стёрлось, напомнив печальный момент из детства, когда я точно так же провела взаперти несколько дней. Привыкнув к тишине, к тошнотворному запаху, который как нельзя кстати здорово отбивал аппетит и помогал не реагировать на голодное урчание в желудке. Вынужденное затворничество когда-то меня сломало, а сейчас решило проблему.
Бегать от себя и от тайн копившихся годами, становится бессмысленно, муторно и чуждо. Тем самым я делаю хуже не только себе. Сознайся в праведных грехах раньше, не пришлось бы терпеть издевательств Вадима и Андрей бы не пострадал по моей вине.
Резкая вспышка света слепит, разрезая полумрак моей тюремной комнатушки. В проходе маячит мужской силуэт, но в нем я не признаю Штриха, хотя спросонья могу ошибаться.
Всё оказывается слишком прозаичным, Вадим приезжает не сам, а присылает вместо себя приятеля, того который договаривался в прошлый раз с больницей. Так даже лучше, но я всё же улавливаю дурацкую усмешку на губах пришедшего.
— Доброе утро, милаха, — шагает в мою сторону, щёлкая пальцами, насвистывая что-то незатейливое себе под нос. — Тебе подарочек.
— Не надо, — отталкиваю протянутую ладонь, брезгуя касаться мягкой коробочки. Сложив руки на груди, старательно закрываюсь от незваного гостя, понимая что делать глупости в чужой квартире, он не станет. — Оставь себе.
— Ты чего такая нервная? Это просто ключи от квартиры и записка. Вадим передал, что в ней его новый адрес и номер телефона, захочешь, звони.
— А ты его шестёрка? — смерив взглядом, расплескивая при этом ненависть к бывшему, жёстко отвечаю, не дожидаясь когда собеседник соизволит ответить. — Тогда передай, что не захочу. И записку забери. А ещё пусть он сегодня же освободит мою квартиру.
— Он так и сказал, что ты психанешь.
— Что ещё он сказал? — неожиданно поинтересовавшись, замолкаю, перехватив насмешку скривившую тонкие губы парня.
— Это ваши разборки, мне похер, — с деланным безразличием пожимает плечами, делая явный акцент на том, что лишний раз не будет муссировать тему якобы не касающуюся его, уходя так же внезапно, как и появляясь.
* * *
Поистине, кто-то свыше вечно устраивает мне проверки на выдержку, подкидывает ворох проблем, искоса наблюдая как я буду из них выбираться. А я с завидной частотой «косячу», раз за разом проваливая миссии и испытания взваленные на хрупкие плечи.
Вот и сейчас, сидя верхом на своём рабочем столе, пристально слежу за перемещением коллег, старательно выискивая Андрея в толпе. Часики тикают, нервозность растёт с каждой секундой в ожидании Крутилина вошедшего в кабинет начальницы около часа назад. В моем распоряжении было целых два дня уединения, которые ничего не изменили. Нет, от намерений с ним поговорить не отказываюсь, но очень боюсь его реакции на откровения, одному богу известен исход нашего разговора.
