запоздало добавил: — И ребенком?
— С ребенком все хорошо, на нем это никак не отразилось. Олеся Игоревна тоже уже пришла в сознание, не переживайте, — тут же поспешила она меня успокоить, — У нее сильное сотрясение, и удивительно, что это никак не отразилось на беременности, по крайней мере пока. — Женщина вздохнула и подошла к лифту. — Пойдемте. — Она махнула мне ладонью после того, как створки разъехались, — У нее было очень низкое давление, даже сейчас мы его с трудом привели в норму. Скорее всего, из-за этого и произошло падение. Так вот, — шумно вздохнула, — Олеся Игоревна пришла в себя, но есть одно но…
Женщина сглотнула и на мгновение отвела взгляд.
— Что вы тянете? — не сдержался я и поторопил врача, потому что додумывать самому — себе дороже.
— У нее третья степень сотрясения, самая тяжелая. Конечно, — Елизавета Максимовна громче произнесла последнее слово, не давая мне ее перебить, — могло бы быть и хуже, но и сейчас мы имеем плохую картину. При сотрясении изменения носят обратимый характер, однако в особо тяжелых случаях и при отсутствии надлежащего лечения они ведут к негативным последствиям и вызывают тяжелые патологии.
— Так лечите ее, в чем проблема? — я старался как мог перевести ее речь в своей голове на обычный русский.
Лифт огласил нас звуковым сигналом об остановке, створки разъехались, и женщина, выйдя в коридор, с кем-то поздоровалась и опять вернула свое внимание ко мне.
— В этом и проблема. Она беременна, поэтому ей практически никакие медикаменты, направленные на этот профиль лечения, принимать нельзя.
— Сейчас она как? — До меня, словно через толстую стену, начал доходить смысл, я пытался припомнить, какие бывают последствия у черепно-мозговых. Зрение, слух, память… — Только не говорите, что она потеряла память, — начал я с самого абсурдного.
— Нет-нет, — женщина мотнула головой и, подойдя к одной из дверей, толкнула ее, — проходите, вот вам халат. — Она открыла шкаф и выудила из него тонкий синий халат, я бы такой назвал одноразовым. — Частично, конечно, у нее случился провал, — спокойно произнесла она и села за стол.
— Что значит частично?
— Это обычное явление, — отмахнулась она от меня, — она не помнит, как ударилась и как вообще оказалась в туалете. Это не то, на чем стоит сейчас заострять внимание, потому что по длительной потере сознания и так понятно, что сотрясение тяжелое. В данный момент ее состояние мы не можем охарактеризовать как угрозу жизни матери, а потому даже с МРТ стоит подождать хотя бы пару недель. Восемнадцать — слишком рано, хотя бы двадцать. Еще ей нужен хороший невропатолог. Действительно хороший, — серьезно произнесла она. — Если вы не хотите, чтобы отсутствие должного лечения привело к посттравматической энцефалопатии или чему похуже, то нужно как-то это решать. Здесь же роддом, и таким лечением мы заниматься не будем, но и выписывать ее тоже не планируем. Сами понимаете, ее нынешнее состояние очень опасно, ей нельзя оставаться без присмотра. Пока, конечно, прошло слишком мало времени, но у нее уже все прилагающиеся симптомы: и тошнота, и потеря ориентации, и чувствительность к яркому свету. А у Олеси Игоревны же маленький ребенок. Она не в состоянии сейчас за ним присматривать, хотя первый же ее вопрос, как она очнулась, был о дочери.
— Так, — я выставил вперед ладонь и наконец-то сел на стул напротив женщины, пытаясь собрать воедино все, что она мне только что наговорила, — давайте по пунктам. То, что Олеся останется в больнице, думаю, и так очевидно. Дальше — невропатолог… У вас есть на примете такой или мне самому заняться его поиском? Хотя я в любом случае займусь этим вопросом. — Женщина кивнула, словно одобряя мои слова. — Что еще?
— Успокойте ее. Ей ни в коем случае сейчас нельзя испытывать лишнюю нагрузку, а именно это она и делает, постоянно волнуясь из-за дочери.
— С этим понятно. Что с ребенком, там точно без последствий?
— Узи мы сделали, — кивнула она, — все хорошо, но сами понимаете, ей нужно подобрать правильные медикаменты, которые не навредят плоду, а таких почти нет. Иначе она замучается с постоянными головными болями, бессонницей, и да, возможны даже проблемы с памятью в будущем.
— Хорошо, я все понял. Проводите меня к ней?
— Халат наденьте, — улыбнулась она краешком губ. — Она в моем отделении, четыреста тридцать пятая палата по той же стороне, что и мой кабинет.
Быстро поднялся, накинул на себя халат и, не попрощавшись с врачом, направился в указанном направлении.
У Олеси была сервисная одноместная палата, это не могло не радовать. Девушка лежала на боку, уткнувшись лицом в подушку, ее голова была перебинтована, повязка скрывала волосы. Я подумал, что она спала, но стоило мне прикрыть дверь чуть громче, чем я рассчитывал, как Леся приподняла голову, тут же поморщилась и легла щекой на подушку, слабо улыбнулась и выжидающе посмотрела на меня.
— Мариша сейчас с Кариной, — выпалил я без раздумий и не прогадал: из ее глаз сразу же ушло напряжение.
— Спасибо, — произнесла она одними губами и тут же прикрыла глаза.
— Ты как? — спросил и только потом понял, насколько сглупил с вопросом.
— Он шевелится, — шепнула девушка, не открывая глаза, а я заметил, как в районе ее живота двинулось покрывало — должно быть, под ним была ее ладонь.
— Я знаю, — сглотнув, ответил ей, не отрывая взгляда от еще практически плоского живота, — ты мне утром написала.
— Не помню, — хмыкнула она и тут же сморщилась. — Молоко прибывает, больно, — шепнула она. — Ты все же был прав: бросила бы кормить раньше — сейчас было бы хоть одной проблемой меньше.
Я невесомо положил руку на ее лицо и провел пальцами по щеке, Леся слегка двинула головой и словно сама подалась навстречу ласке, хотя мне могло и показаться, ведь она лежала на подушке и у нее просто не было возможности для маневра.
— Забудь о моих словах, — тихо произнес, — и не переживай за Марину. У нее есть я, Карина, моя мама, в конце концов. Все будет хорошо. Главное, слушайся врача и не торопись домой, ладно?
— Ты не понимаешь, чего просишь. — Она открыла
