Засыпаю с улыбкой, а просыпаюсь бодрой и выспавшейся.
Энергия бьет ключом и требует бежать и творить добрые дела.
– Семка, привет, красавчик, – глажу сонного кота по загривку. – Завтра ночью твоя Катюшка прилетает. Ты рад?
– Мя, – выдает пушистое чудо и перекатывается на спину, подставляя живот.
Глава 21
– Теперь моя очередь ехать к тебе с Семеном на такси, так что встречай нас, – смеюсь в трубку, услышав голос Катюшки.
Она приземлилась час назад, о чем оповестила смской, а я набрала ее, как только вышла с работы.
Оказывается, я по ней соскучилась, хотя еще совсем недавно ничего подобного не испытывала. Макарова своим мерзким поступком отучила доверять людям и привязываться хоть к кому-то, кроме родителей.
Но сейчас многое изменилось. Мое сердце стало оттаивать, этого не отнять. И, если быть откровенной перед самой собой до конца, это не только огромная заслуга Ионовой, хотя ее жест доверия с котом – это серьёзный поступок, но и еще одного человека.
Да, я про Сулеймана.
Наши разговоры мне очень помогли. Я перестала смотреть однобоко на мерзкую ситуацию, произошедшую три с половиной года назад. Я услышала его версию событий и нашла подтверждение его словам. Он действительно пытался меня отыскать, мамуля не стала бы врать. А еще для меня оказалось очень важным узнать, что это не было преднамеренной жестокостью и желанием проучить «недавалку». И горько от того, что судьба порой бывает так непредсказуема.
Не скажу, что взяла и в момент простила Султанова, забыв прошлое. Нет. Слишком сложно и невозможно так резко перестроиться, выкинуть из головы то, что глубоко въелось в подкорку. Обида как на него, так и на саму себя за слабость – ушла не до конца.
Но ремиссия началась.
Я чувствую.
И это – прекрасно. Даже не столько в плане наших дальнейших взаимоотношений с Сулейманом, сколько для меня самой.
Да, я услышала его слова о намерении построить серьезные отношения и ощутила твердую уверенность в принятом решении, пусть и не дала никакого ответа. Главное, я в себе почувствовала готовность перестать топтаться на одном месте, поняла, что хочу идти дальше. Быть равноправным участником в союзе двух людей, а не просто принимать то, что дают, как данность. А ведь именно такая взаимосвязь у нас выходила с Кравцовым. Он вел, я подстраивалась.
Сейчас же, я будто обновилась, перезагрузилась. Признала возможность того, что ошибки бывают у всех. И у меня, в том числе. И из-за них не стоит опускать руки, казнить себя до конца дней и ставить крест, как на личности. Ведь главное – осознание ошибки, а значит, минимальная возможность допустить ее повторение в будущем.
– Через сколько сможешь? – возвращает меня в реальность Катюшка. – Хочу в душ сбегать, а потом небольшой столик организовать. Родители кое-чего вкусного в чемодан впихнули, будем дегустировать. Отказы не принимаются. Мне одной все не осилить.
– О, даже так? – подхватываю ее легкий тон. – Тогда я дома не ужинаю, хватаю пушистика и все его прибамбасы и сразу к тебе. Как буду выезжать, маякну.
– Договорились, – Ионова посылает воздушный поцелуй, и я разрываю связь.
До квартиры добираюсь в течение получаса, с Семеном собираемся быстро. Он, молодец, все прекрасно понимает, потому без капризов устраивается в переноске и спокойно выдерживает короткий переезд.
Пока подсказываю таксисту, как лучше припарковаться в хитросплетениях яйцеобразного изогнутого двора Катюшки, вижу входящий звонок от не-свекрови. Не отвечаю, потому что пока не до нее. Вот совсем.
Решаю перезвонить позже, тем более, мы уже паркуемся. А затем теряю эту мысль, поскольку вижу Катюху, пританцовывающую в тапках и пуховике у открытой двери подъезда.
– Хватай Сёмку и быстро домой, – командую ей, замечаю еще влажные после душа волосы, торчащие из-под капюшона, – еще не хватало простыть и заболеть на новый год.
– Хорошо, мамочка, – сияет широкой улыбкой язвочка, но делает, как велю. – Квартира сто двадцать четвертая.
Киваю, показывая, что услышала, и переключаюсь на водителя. Расплачиваюсь, забираю три сумки кошачьего имущества, когда тот открывает мне багажник, и только потом топаю в подъезд.
В гостях у Ионовой я впервые. Так что вечер проходит не только за дегустацией блюд, которыми она уставляет стол, но и за изучением жилплощади. А также в обсуждениях геройства Семёна.
Я без утайки рассказываю о подвиге кота, набросившегося на Вадима, чтобы меня защитить, а также о последующей поездке в ветклинику. Ожидаю обиды или того, что меня отчитают, переживая за питомца. По глазам же вижу, как Катя настораживается и волнуется.
Но хозяйка лишь еще больше затискивает своего любимца и открывает для него какой-то новый пакетик корма.
– Сёма, заслужил, это тебе за рыцарство, – комментирует она свои действия.
– Мя! – выдает пушистый красавец и набрасывается на новое лакомство так, словно его год не кормили.
Мы же, смеясь, переключаемся на свои девчачьи темы, которые и обсуждаем пару часов к ряду.
О пропущенном звонке А.Б. вспоминаю, когда решаю проверить время на телефоне, чтобы вызывать такси домой.
– Начало десятого, не звони, – предлагает Ионова, кривя смешную моську.
Я ей кратко, в пару предложений описала маму Вадима, но и этого оказалось достаточно, чтобы Катюшка составила о ней собственное представление.
– Неудобно, да и лучше сейчас, чем завтра она вновь нагрянет ко мне с визитом.
Озвучиваю собственное мнение и нажимаю зеленую кнопку вызова.
– Здравствуй, Мария, – произносит спустя четыре гудка Кравцова. Недовольство в голосе так и клокочет, будто я ее уже успела смертельно обидеть. – Уже и не ждала, что ты включишь сознательность и перезвонишь.
Пропускаю шпильку мимо ушей. После веселых посиделок у Ионовой реагировать на негатив и брать на себя непонятную вину нет желания.
– Набрала, как только освободилась, – говорю после приветствия.
– Твой рабочий день заканчивается в шесть, сейчас же двадцать один двадцать пять, – информируют меня.
И замолкают.
Неужели А.Б. ждет, что начну объясняться и отчитываться о своих действиях, чтобы меня простили непонятно за что.
Зря.
Не буду.
– Я в курсе, – произношу вслух и мысленно пожимаю плечами.
Хоть двадцать три ноль семь. Или даже за полночь.
В чем проблема-то?
– М-да, Мария, – тяжело вздыхает трубка голосом Аллы Борисовны, будто я совершила тяжелый грех и нет мне больше прощения. А в следующий момент ошарашивает. – Вадичка в больнице. Доставили на скорой. Мне позвонили около шести вечера, что он очень и очень плох. Я сразу набрала тебя. А ты…
– Что с ним? – перебиваю.
Ждать, когда Кравцова решит повторно излить на меня непонятную обиду нет желания.
– На него напали, как я поняла. Все так сумбурно… и я в таком шоке… аж сердце колет, не переставая… и эти, медсестры, чтоб их, ничего толком не объяснили…
– А вы ездили к нему? Разговаривали с врачом? – спрашиваю, догадываясь об ответе.
– Я надеялась, что это сделаешь ты, потому что…
О боже мой…
Она реально меня бесит.
Её баранья упертость, что я – гражданская жена, а потому должна взвалить на себя все обязанности и нести этот крест до самой смерти уже даже не смешит, а раздражает.
Жутко.
– Уверена, он очень хотел увидеть тебя, а не меня... – а вот и слезы.
– Хорошо, я поеду к нему завтра с утра, – сдаюсь, только бы закончить слезоточив с подвыванием на том конце провода.
Назовите меня жестокой и бессердечной, но вот такая я. Какая есть.
– А сейчас тебе сложно? – истерика вдруг прекращается, и вопрос мне задают вполне нормальным тоном.
Ионова, слушающая все очень и очень внимательно с самого начала, потому что голос Кравцовой даже без громкой связи отчетливо слышен нам обеим, умудряется хохотнуть и показать два больших пальца вверх.
Да, моя не-свекровь – еще та великая манипуляторша.
