— Еще никто не держал Марата Шатрова за дубового лоха! — наконец прервал он свое молчание. По всей видимости, у него накипело и молчание по дороге далось ему с трудом. — Соплячка! — продолжал он, не глядя на Катю. — В террористку захотелось поиграть?! А ремня не хочешь? Знаешь, что за такие игры бывает?
Катя исподлобья наблюдала за ним. «Соплячку» она пропустила мимо ушей. Уже то, что он приехал в банк «брать» Катю один, без свиты, и то, что закрыл дверь на ключ, говорило, что об инциденте на турбазе он никому не рассказал — стыдно.
Катя криво усмехнулась. Сама не поняла, как это вышло.
— Она еще усмехается! Да таких, как ты… — Он забегал по кабинету, распалясь, как старый советский утюг. — Откуда вы беретесь такие? Денег захотелось? Красивой жизни? А как они зарабатываются, такие деньги, ты знаешь?
— Тяжким трудом, — устало произнесла Катя, забыв стереть с лица кривенькую свою усмешечку.
Шатров просто побелел:
— Слушай, ты… Я таких, как ты, повидал на своем веку. Хочется все сразу и чтоб одним рывком. А мозгов маловато. А для панели — возраст уж не тот. Ага?
Катя без интереса наблюдала за противником. Теперь он будет ее воспитывать… Скорее бы уж все кончилось!
— Ничего святого для вас! Что угодно придумают! Ребенка больного! Фантазии тебе, крошка, не занимать. А вот сестричка твоя обмолвилась, спасибо ей, что детей у тебя нет и никогда не было.
Тут Катя распахнула глаза, открыла было рот, но Шатров не дал ей сказать.
— А то, что наследство тебе в Америке обломилось, так это не моя вина. А если у тебя крыша на этой почве поехала, то лечиться надо. И мой тебе совет, — продолжал он, — никогда больше не хватайся за оружие. Убьешь кого-нибудь ненароком, век каяться будешь.
— Вы меня под суд отдадите? — поинтересовалась Катя.
— Да иди ты… под суд… Возиться с тобой! Иди откуда пришла. И не попадайся мне на глаза. Но фокусы эти бросай! Второго такого добренького, как я, тебе не попадется, это я тебе гарантирую.
Катя встала и пошла к выходу. Она прошла через белые, обезличенные евроремонтом помещения офиса, вышла на снег и остановилась. Куда идти? Зачем? Что дальше?
Побрела напрямик, через тротуар, в сторону сквера. Он был занесен снегом и по этой причине совершенно безлюден. Здесь, в молчаливом окружении деревьев, Катя почувствовала, как на нее наваливается усталость. Ноги подкашивались. Она безвольно опустилась в сугроб. Снег был мягкий, глубокий. Она где-то читала, что если уснуть в снегу, то смерть подкрадется совсем незаметно. И больно не будет. Она втянула голову в воротник дубленки и подтянула к животу колени. Здесь, в сугробе, было как в глубоком кресле. Если бы не мешали мысли, а сразу уснуть и замерзнуть… Какое все-таки страшное слово: сугроб, Су-гроб.
— А ну-ка вылазь!
Катя открыла глаза и увидела перед собой две ноги в коричневых брючинах. Ботинки хозяина брюк напрочь утонули в снегу. И все-таки она сразу поняла — кто перед ней.
— Что вам от меня нужно? — пробормотала она, глядя на эти отутюженные брючины.
— Поднимайся! — приказали ей, и теперь Катя увидела широкую мужскую ладонь, протянутую ей. Руку помощи.
— Да пошел ты! — сказала она и отвернулась. Тут же почувствовала, как две руки тряхнули ее за плечи и попытались приподнять. Ну, это уж слишком! — Отстаньте от меня! — взвизгнула она, чувствуя, как слезы брызнули из глаз.
Она ногтями вцепилась в левую руку спасителя:
— Я кричать буду! Я милицию позову! А-а!
— Придурочная! — констатировал Катин враг, сгребая ее в охапку и пытаясь поднять со снега. — Заболеешь ведь, дура! Молодая еще!
— Ненавижу! — не унималась Катя, яростно отбиваясь, пиная мужчину ногами, царапаясь ногтями. — Не имеете права! Думаете, вам все можно? Казнить и миловать! Сильные! Богатые! Сытые! Ненавижу вас всех!
— Ну-ну, тихо, — приговаривал Шатров, таща брыкающуюся женщину к машине. — Не ори. Люди кругом.
— Люди, говоришь? — закричала Катя. — А ты хоть знаешь, как они, эти люди, живут? Что едят? О чем думают? Тебя ведь, кроме твоих вонючих денег, ничего не волнует!
Шатрову хотя и с трудом, но все-таки удалось впихнуть ее в салон на заднее сиденье, но она упорно продолжала махать руками, грозя побить стекла. Ему ничего не оставалось делать, кроме как крепко ее стиснуть и прижать к себе, пережидая истерику. Он предполагал, что настолько бурный взрыв эмоций долго не продлится — скоро иссякнет, надо только дать волю слезам.
Однако в хрупкой на вид девушке пряталась нешуточная сила. Катя двигала локтями, кулаками, что-то кричала обидное, но едва оказалась прижатой лицом к серому шерстяному джемперу, от которого пахнуло на нее живой теплой силой, почувствовала спазм в горле и стала захлебываться слезами. Силы покинули ее, и, поняв это, мужчина ослабил хватку. Девушка обмякла, уронила свои кулаки, и они оказались у Шатрова под мышками. Катя ревела громко, подвывая и всхлипывая, уткнувшись в шерстяную грудь ненавистного бизнесмена, а тот гладил девушку по волосам (шапка в борьбе слетела) и говорил одну и ту же фразу: «Все будет хорошо, все пройдет, вот увидишь».
Когда истерика иссякла, Катя отодвинулась от Шатрова и принялась искать платок.
— Извините меня. Я, пожалуй, пойду.
Шатров достал из кармана платок и протянул девушке.
— Не стоит вам сейчас оставаться одной.
— Не бойтесь, в сугроб я уже не вернусь. Вдохновение кончилось. Если не трудно, подбросьте меня до автовокзала. Я поеду домой.
— Сегодня я вас никуда не отпущу, это вы как хотите, — объявил он, когда они уже ехали по центральной улице города. — В конце концов, вы продержали меня в плену почти сутки, теперь моя очередь.
Сил на сопротивление у Кати не осталось. Пусть делает что хочет. Ей все равно.
Он привез ее к новой кирпичной девятиэтажке. Широкий подъезд, чистые лестничные площадки. Домофон. Поднялись в лифте на пятый этаж. Шатров открыл дверь, и Катя очутилась в огромной прихожей. Хозяин взял у нее дубленку и куда-то унес.
Катя вошла в просторную светлую гостиную и сразу упала в мягкое ворсистое кресло. Она безучастно слушала, как Шатров чем-то звякает на кухне, и без любопытства окидывала взглядом комнату — мягкая мебель, пальма в большой кадке, несколько картин на стене. Комната производила впечатление необжитой.
— Вот, выпейте. — Шатров возник на пороге совершенно бесшумно. В руках он держал поднос с бутылкой коньяка и рюмками, а также блюдце с нарезанными дольками лимона.
Катя безропотно приняла коньяк и выпила рюмку до дна. От лимона отказалась — спиртное она обычно запивала газировкой. Или компотом. Шатров поставил поднос прямо на ковер.
