Джейд села на край стола, ноги неуклюже болтались. Клеенка была холодной, больничной, и неприятно было ее чувствовать голым задом. Она старалась не замечать этого.
— Вы сможете?
— Это ребенок Патчетта-младшего?
— Это не ребенок, — запротестовала Джейд. — Это… это ничто.
— Это дело Нила Патчетта?
— Я не уверена. Их было трое. Нил был одним из них. Двое других его друзья. — Она встретилась глазами с Джорджией. — Они меня изнасиловали.
Женщина долго смотрела на нее, затем тихо сказала:
— Я думала, что он насилует только черных девушек. Раздевайся. Я помогу тебе.
Джейд шла вдоль улицы очень медленно, маленькими, осторожными шагами. Руки были холодные и липкие. Ее то знобило, то бросало в пот. Джорджия пыталась уговорить ее не уходить так быстро, но она настояла. Спускались сумерки. Ей нужно будет придумать какое-нибудь оправдание, потому что она задержалась и не приехала вовремя на фабрику за Велтой. Но сейчас ей не хотелось думать об этом.
Дрожащими руками Джейд отперла дверь машины. Долго сидела в ней, уставившись сквозь ветровое стекло на малиновые бутоны на миртовом дереве. Наконец, почувствовав себя намного лучше, завела машину и выехала на улицу. Она поехала очень быстро, пока дом Джорджии не оказался далеко позади.
Она должна видеть Гэри.
Джейд сказала себе, что самое худшее, что он мог сделать, это отвергнуть ее. Он уже это сделал. Но если рассказать ему о той ночи, все подробности, которых он не знает, может быть, Гэри примет ее назад.
Мысль о его руках, обнимающих ее с любовью и нежностью, заставляла ее сильнее нажимать на акселератор. Почему, спрашивала себя Джейд, она так медлила, чтобы рассказать ему всю правду? Гэри знал ее лучше, чем кто-либо на свете. Если она откроет ему душу, он обязательно поймет, что она стала жертвой. Она объяснит ему, что ее молчание было попыткой уберечь его от всеобщего презрения. Так как его все же унизили, молчание уже не имело больше никакого смысла.
Зачем позволять Нилу, Хатчу и Ламару так распоряжаться их жизнями? Она и Гэри — сильные, молодые, умные. Вместе, спокойные и уверенные в своей любви, они оставят этот ужас в прошлом, навсегда уедут из Пальметто строить свое будущее.
Мысль о физической любви пугала. Но Гэри был нежным. Он будет терпелив, пока все ее страхи и отвращение не исчезнут.
Джейд не питала иллюзий, что с этого момента жизнь станет легкой. Она многого хочет от Гэри. Ему придется принять то, что принять невозможно. И он это сделает, если любит ее достаточно сильно, — она должна верить в это. Он встречался с другой, но каждый раз, когда они с Джейд вдруг сталкивались, прежде чем Гэри успевал надеть маску равнодушия, она успевала прочитать в его глазах боль и тоску, которые были сродни ее собственным.
Эти мысли придавали ей смелости, пока она неслась сквозь сумерки.
Дом Паркеров со светящимися изнутри окнами выглядел, как фонарь из тыквы с прорезанными глазами и кривым ртом. Джейд увидела, что миссис Паркер посмотрела в окно кухни, услышав, что к дому подъехала машина. Вечер был теплый, и младшие братья и сестры Гэри все еще играли во дворе. Отис ехал к дому с поля на тракторе.
Джейд вышла из машины, с удивлением обнаружив, что ноги ее едва держат. Глупо так нервничать из-за встречи с Гэри. Он так же, как и она, переживал их разрыв. Она цеплялась за надежду, что он захочет помириться. Миссис Паркер помахала ей из-за сетки окна.
— Джейд, где ты так долго скрывалась? Я не видела тебя целую вечность.
— Я знаю, — сказала она, улыбаясь впервые за последние несколько месяцев и обнимая младших сестер Гэри. Хоть его семья была рада ее возвращению. — Я так соскучилась по всем.
— Представь, Джейд, Джой наконец-то научился ходить в горшок.
— Как здорово!
— Но ему еще приходится носить непромокаемые трусы!
— Я научилась кататься на коньках, Джейд.
Джейд реагировала на каждую новость, придавая большое значение каждой маленькой подробности, которые были так важны для детей.
— Где ваш старший брат? — Его машина была здесь, поэтому она знала, что он где-то рядом.
— Он в амбаре.
— Мама велела ему накормить свинью перед ужином.
— Я бы хотела поговорить с ним сейчас. — Джейд нежно отодвинула детей в сторону.
— Ты останешься на ужин?
— Не знаю. Посмотрим.
— Мама, — крикнул один из мальчиков в сторону дома. — Может Джейд остаться на ужин?
Джейд помахала Отису, пока шла через двор, осторожно выбирая место, куда ступить. Отис снял шляпу и высоко помахал ею над головой в знак приветствия. Ее подбодрил теплый прием семьи Гэри. Они либо не слышали сплетен о ней, либо отказывались верить им.
— Гэри? Гэри? — Она вошла в широкие двери. Глаза пытались привыкнуть к темноте, когда она оглядывала похожий на пещеру амбар. Сильно пахло сеном. — Гэри, отзовись, — сказала Джейд, нервно рассмеявшись. — Где ты? Что ты здесь делаешь в темноте?
Он ничего не делал, просто тихо висел на стропилах.
Атланта, Джорджия, 1981
Диллон Берк лежал в брюках от смокинга на постели в номере гостиницы и от нечего делать выщипывал волосы на груди. Он поглядывал на дверь ванной, ожидая, когда выйдет его молодая жена. Диллон чувствовал приятное опьянение, хотя выпил только один бокал шампанского, которое лилось рекой на свадебном приеме, устроенном родителями Дебры. Семья Ныоберри была из пьющих баптистов. Они делали щедрые пожертвования в свою церковь, и священник закрывал глаза, когда хлопали пробки от бутылок.
Диллон был пьян не от вина, а от любви и счастья. Он улыбнулся, вспоминая, как Дебра плеснула шампанским ему на руку, когда они, взявшись за руки, пили за здоровье друг друга. Забыв о присутствующих, она игриво слизала вино.
Его бабушка советовала выбрать девушку из баптистов. «Большинство из них добродетельны, — говорила она, — и не отягчены чувством вины, как католические девушки».
В случае с Деброй бабушка Берк была права. Моральные устои Дебры были такими же прочными, Как и закаленная сталь. Но она была чрезвычайно эмоциональным созданием. В своей большой, шумной семье она привыкла выражать свои чувства открыто, без стыда и застенчивости.
Диллону не терпелось вкусить эту пылкую, самоотверженную любовь. Мысль о ней возбуждала. Брюки, взятые напрокат, вдруг стали неудобно узкими. Он встал с кровати и прошел по плюшевому ковру к окну, из которого открывалась панорама центральной части Атланты. Смеркалось, по всему городу замерцали огни. Диллон глубоко вздохнул, наполнив воздухом широкую грудь. Господи, жизнь может быть действительно великолепной! Его — была. У него было трудное начало, но затем судьба улыбнулась ему.
