Неподалеку от башни, в тени пиний, расположилось уличное кафе, в котором в этот жаркий день было полно туристов. Но им удалось найти свободный столик.
Заказали кофе и клубнику со взбитыми сливками. Немного передохнули, а затем направились к расположенным в пешей доступности развалинам римских бань и знаменитым регулярным садам с искусственными каналами и прудами. Они уже проезжали мимо них, когда направлялись к храму Дианы. Тогда девушка спросила, почему бы им не остановиться. Жан-Пьер ответил, что прогулка по садам станет достойным завершением дня.
Так оно и получилось. Они бродили обнявшись по посыпанным белым гравием дорожкам, и Тина любовалась фигурно подстриженным кустарником, орнаментированными цветочными клумбами, мраморными балюстрадами с вазами и скульптурами, ограждающими водоемы. Даже темная стоячая вода с затхлым запахом не могла испортить впечатления от чудесного парка, разбитого в восемнадцатом веке на месте построек римской эпохи инженером Марешалем…
Когда от увиденного уже рябило в глазах, от услышанного звенело в ушах, а ноги гудели от усталости, Жан-Пьер распахнул перед ней дверь ресторанчика с темной старой мебелью, клетчатыми скатертями и официантами в длинных белых передниках. Тине хотелось только одного – пить, и она залпом осушила бокал «перье», который принесли по просьбе ее спутника. Только после этого девушка немного пришла в себя и неожиданно поняла, что ужасно проголодалась.
– Это заведение славится своей кухней, преимущественно рыбной. Ты не против, что я привел тебя именно сюда? – спросил ее Жан-Пьер.
Тина покачала головой и произнесла по-русски:
– Еще шаг – и я отдала бы Богу душу!
Француз недоуменно посмотрел на нее:
– Прости?
– Ты словно читаешь мои мысли, – благодарно улыбнувшись, достаточно вольно перевела на английский свое высказывание Тина.
– Тогда ты позволишь мне, как и всегда, сделать заказ, не правда ли? – поинтересовался он.
Тина кивнула:
– О да…
Они ели коктейль с креветками, суп, который подали в глиняном горшочке, каких-то жареных толстых красных рыбок с пучками зелени в открытых ртах и других – крошечных серебристых, поданных в соусе из шампиньонов, пирожки с тонкой хрустящей корочкой и с необыкновенно вкусной начинкой. Запивали все белым вином из винограда, выращенного на берегах Роны. Когда дошла очередь до десерта, Тина уже чувствовала себя всем довольной и бесконечно умиротворенной. Характерные приглушенные звуки ресторанного зала доносились до нее как сквозь вату, очертания предметов чуть расплывались, а люди, оказывающиеся в поле зрения, казались давними добрыми знакомыми.
Но самым близким и по расстоянию, и по восприятию, естественно, был Жан-Пьер. Подали кофе и арманьяк. Тина подумала было, что с нее уже достаточно спиртного, но отказаться попробовать настоящий французский коньяк не смогла.
Напиток теплом разлился по венам и еще сильнее затуманил рассудок, выпустив чувства из-под контроля. Тине показалось, что посетители и обслуга в ресторанчике куда-то вдруг исчезли, оставив ее наедине с Жан-Пьером. Его она видела вполне отчетливо, но он неожиданно показался девушке совсем другим, нежели в последнюю их встречу или даже сегодня утром.
Его синие глаза приобрели глубину, граничащую с бездонностью, их взгляд завораживал. Загорелая грудь в вырезе полурасстегнутой белой рубашки волновала гораздо сильнее, чем когда Тина видела молодого человека на пляже в одних плавках, а прядь чуть вьющихся темных волос, упавшая на лоб, придавала ему вид мечтательного поэта, посвятившего себя воспеванию прекрасной дамы.
Но много сильнее, чем все это, Тину влекли его губы – красивые по рисунку, четко очерченные. Она словно впервые разглядела их и теперь не могла оторвать зачарованного взгляда.
Не имело значения, что говорил ей Жан-Пьер. Даже когда он шепотом назвал ее Александрии, у нее не возникло желания возразить. Тина просто следила за движением его губ, и этого было достаточно, чтобы уноситься мыслями далеко-далеко, туда, где не существует никаких обязательств перед близкими или родственниками, где все строится на твердом убеждении, что это твоя жизнь, только твоя, и ты вправе распоряжаться ею, как желаешь. И никто тебе не указ…
Она пожалела, что находится так далеко от отеля, от своего номера, от своей кровати. Хотя, наверное, было не столь важно, где именно произойдет то, что неизбежно должно произойти.
Тина неосознанно подняла глаза чуть выше и увидела, что Жан-Пьер следит за выражением ее лица внимательно, слишком уж внимательно и сосредоточенно для человека, находящегося в состоянии пусть легкого, но все-таки алкогольного опьянения.
– Что-то не так? – вкрадчиво поинтересовался он, вновь становясь предметом мечтаний любой женщины.
Но момент был упущен. Тина опять смотрела на себя словно со стороны и видела девицу, ошалевшую от счастья и готовую потерять голову.
– Все было просто замечательно, – ответила она вполне искренне.
Жан-Пьер чуть приблизил к ней лицо:
– А чего бы ты хотела еще? Каким ты видишь завершение этого дня?
Тина задумалась, выбирая между «Да, мне хочется того же, что и тебе» и «Я мечтаю, как можно скорее оказаться в своем номере». Оба варианта ответа, если задуматься, можно было истолковать неоднозначно, но девушка не сомневалась, как воспримет их ее спутник.
– Мы можем прямо сейчас отправиться в отель? – спросила она, надеясь, что за время пути придет к какому-нибудь решению. Нельзя же, право слово, до бесконечности изображать, что она ничего не понимает!
– Сейчас расплачусь, и поедем, если ты хочешь именно этого, – раздалось в ответ.
И тут Тину одолели сомнения.
– А как же ты поведешь машину, если выпил?
– Ну, если честно, я практически не пил, – ответил Жан-Пьер и эффектно закончил вполне нейтральной фразой: – Твое присутствие пьянит сильнее любого вина.
Выходило, что не зря ее насторожил сосредоточенно-оценивающий взгляд француза. И еще эта его вполне осознанная оговорка с именем…
Но в машине все благие призывы разума быть осторожной развеялись как дым. Вечерние пейзажи ухоженной южной страны за «бортом» кабриолета, красивый молодой человек за рулем, чье присутствие будоражит кровь, воспоминания о замечательно проведенном дне, легкое головокружение после выпитого вина… Словом, Тина не заметила, как в полудреме склонила голову на плечо Жан-Пьера, успев подумать только о том, что все ее прежние мысли были лишь плодом нелепой подозрительности, не более того. Он назвал ее Александрии – ну и что с того? Вдруг это его любимое имя или ему хочется, чтобы ее звали именно так? Короче, когда очень надо, всегда можно найти объяснение чему угодно…
