Элиза нахмурилась. Какие-то смутные воспоминания, обрывки давно слышанных разговоров не давали ей покоя с тех пор, как он узнала обо всей этой истории от Софи.
— Ну и что тебя сюда привело? — неприязненно осведомился Батистен, подозрительно глядя на сестру.
— Пришла тебя проведать, — с подчеркнутой приветливостью улыбнулась Элиза. К тому же мне нужно кое-что посмотреть в библиотеке.
— И что же тебе там понадобилось? — буркнул Батистен.
— Так, кое-какие бумаги, — туманно ответила Элиза. — Кстати, прежде всего я собираюсь выпить чаю.
— Чай!.. Терпеть не могу! От него у меня ревматизм начинается, — плаксиво пожаловался Батистен.
— Никогда не слышала о таком странном действии чая, — заметила Элиза, но из дипломатических соображений воздержалась от совета брату употреблять поменьше вина.
Как бы то ни было, чай Батистен пил с большим удовольствием. Но разговор у них не клеился, и, допив вторую чашку, она объявила, что отправляется в библиотеку.
Среди множества пыльных папок со старыми бумагами она не сразу обнаружила то, что искала, но когда нашла, не смогла удержаться от торжествующего восклицания. Пожелтевший лист бумаги содержал дарственное распоряжение ее отца, гласившее, что по случаю бракосочетания Сюзанны Лубан и Франсуа Рулена он отписывает в дар новобрачной розовую севрскую вазу, одну из двух, издавна принадлежавших его семье.
Следовательно, было две вазы! Слухи, разговоры, слышанные ею в детстве, оказались правдивыми. И раз ее отец решился подарить такую ценную вещь Сюзанне Рулен, будущей прабабушке Софи, значит, для этого были очень веские причины.
Элиза терялась в догадках. Она как раз закрывала папку с бумагами, когда в библиотеку, хромая, ввалился Батистен.
— Ты еще здесь? — возмутился он. Взгляд его упал на папку, и Батистен изменился в лице. — Что ты там искала? — хрипло спросил он.
— Мне нужно было кое в чем убедиться, — спокойно ответила Элиза.
— Ты... ты не имела права! — не на шутку разволновался Батистен.
— Батистен, я — твоя сестра, — строго напомнила ему Элиза. — Мои права мне хорошо известны, и не надо на меня кричать. Успокойся и расскажи, что ты знаешь насчет подаренной севрской вазы.
Батистен тяжело опустился в кресло.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — с отсутствующим видом заявил он, но по лицу его было видно, что он прекрасно все понимает.
— Все ты понимаешь,— возразила Элиза.— Ведь я знаю тебя как облупленного. Давай-ка выкладывай. И кстати, почему ты не подтвердил полиции, что действительно было две вазы?
Глаза Батистена враждебно смотрели на сестру.
— Отец держал все это в тайне. Я обещал ему, что никому ничего не расскажу.
— Ну, я-то ему никаких обещаний не да вала, — сухо заметила Элиза. — И я твердо намерена докопаться до правды. Почему отец решил сделать такой подарок Сюзанне Лубан. Откуда он вообще знал ее и Франсуа Рулен. В чем тут дело?
Батистен еще больше нахмурился и неуютно заерзал в кресле.
— Отец... подарил вазу... служанке в качестве приданого, ну как свадебный подарок.
— Подарил служанке? — не унималась Элиза. — Но почему? Он ведь никогда не отличался щедростью.
— Да не знаю я! — Батистен раздраженно пожал плечами. — Меня это не касалось.
— Батистен, — угрожающе сказала Элиза, — ты что, хочешь, чтобы я обо всем расспросила мать Софи Дюфур? Уж она-то расскажет мне, почему ее бабушке подарили такую вещь.
— А она ничего не знает! — торжествующе ухмыльнулся Батистен. — Ее бабушка умела держать язык за зубами. Да и старый Рулен едва ли особо трепался на эту тему. Скорее всего они унесли эту тайну в могилу.
— Батистен, — нахмурилась Элиза, — извини, но я тебя не понимаю.
— А тебе нужно все объяснить подробно? — Батистен неожиданно успокоился, и в глазах его заплясали веселые чертики. — С Сюзанной, которая в то время работала у нас в доме, случилось то, что иногда случается с молодыми девушками, и ее нужно было срочно выдать замуж. А у старого Рулена как раз умерла жена. Детей у него не было, и он был не против, но тут показала характер девица. Она заявила, что с ней обошлись несправедливо, и грозила устроить скандал. Вот отцу, чтобы она успокоилась, и пришлось подарить ей вазу...
— Подожди, — перебила его все еще не вполне понимавшая Элиза. — Ты хочешь сказать, что прабабушка Софи работала у нас в доме? И что она была беременна от нашего отца? И что он выдал ее замуж за Франсуа Рулена, откупившись вазой.
— Ну, отца ты знаешь не хуже меня, — совсем развеселился Батистен. — А что касается девицы, так она сама захотела эту вазу. К тому же удачно вышла замуж.
— О Боже, Батистен, ты и к ней несправедлив, и к отцу, — резко оборвала его Элиза, и на лице у нее появилась растроганная улыбка. — Думаю, отец действительно любил ее, но не решился жениться из-за боязни вызвать скандал. Как же! Чтобы кто-либо из Гренье женился на служанке! А она, бедняжка! Ведь ей тогда было лет семнадцать-восемнадцать, не больше. И она, наверное, его очень любила.
— Кого? Франсуа Рулена? Вряд ли. Он был вдвое старше ее.
— Не Рулена, остолоп! Отца!— прикрикнула на него Элиза. — Бедная, бедная девочка! — Она на мгновение задумалась. — Значит. Софи не только из Руленов. Частично она Гренье.
— Гренье, Гренье,— ворчливо подтвердил Батистен. — Только не надо болтать об этом, где попало. Я дал отцу слово.
— Успокойся, едва ли Софи станет предъявлять по этому поводу какие-нибудь претензии, — оборвала его Элиза. Она думала о том, что, пожалуй, Фернан, дядюшка Софи, унаследовал некоторые из самых неприятных особенностей своего характера не от Руленов, а от Гренье.
Эгоизм и жадность — эти качества то и дело проявлялись в мужской линии семьи Гренье. Таким был Жорж — брат Доминика и сын Батистена. И сам Батистен с годами становился все несноснее. Да и их отец некрасиво поступил с бедной девушкой. Хотя, наверное, все-таки именно любовь заставила его расщедриться.
Задумчиво глядя на брата, Элиза размышляла о том, что, понравится это ему или нет, а Софи и Иву придется рассказать всю правду. Равно как и полиции. Только бы это помогло разрешить все проблемы! Дело ведь не в этой вазе, а в том, чтобы эти двое научились верить друг другу.
10
Внезапно проснувшись, Софи резко села в кровати и, не понимая, что ее разбудило, прежде всего попыталась обеими руками защитить живот. Однако древний материнский инстинкт тут же подсказал ей, что здесь все в порядке и притаившейся в ней новой жизни ничего не угрожает.
Что же ее все-таки разбудило? Откуда это неприятное и тревожное ощущение? Сквозь жалюзи было видно, что на улице сияет утреннее солнце. В комнате все, как обычно, дышало спокойствием и уютом. Вчерашний кошмар, судя по всему, окончился для нее благополучно. Уж если кто и пострадал, то это Ив...
