Клиффорд не мог подавить отвращения к этому человеку.
— Но двадцать процентов надбавки, — добавил он все же, — за то, чтобы ребенок улыбался, когда попадет ко мне в руки.
Таким образом, Клиффорд рассчитал, что путешествие по воздуху ребенок перенесет лучше, чем длительное путешествие в Европу морем, а затем поездом; он рассчитывал также, что по дороге Блоттон будет кормить Нелл, развлекать, подбадривать и всячески охранять от посягательств.
Клиффорд любил Нелл, читатель, но по-своему. Он просто не прилагал усилий, чтобы заслужить ее. Хелен же, при всей своей моральной неустойчивости и прежней безответственности, любила ее — и заслужила право любить. Я ни в коем случае не собираюсь привести вас к мысли, что женщины — всегда более любящие родители, чем мужчины. В некоторых случаях выходит как раз наоборот. А иногда я даже прихожу к мысли, читатель, что похищение ребенка из рук нелюбящего родителя — это единственное, что остается родителю любящему; хотя тяжело об этом говорить, и похищение всегда вызывает шок, злобу, страх, негодование — и расцвет всех видов подавленных инстинктов. Действуем ли мы из побуждений любви, как мы думаем, или же из мести? Все, что нужно знать о такого рода людях, как Блоттон, — это то, что они беспринципны и бесчестны.
Я сказала: путешествие воздухом, путешествие на самолете. Читатель, это не вгоняет вас в дрожь? Некоторые верят, что в самом самолете уже таится несчастье. Некоторые люди за всю жизнь так и не могут привыкнуть к мысли о том, что можно летать самолетами: в том, чтобы ползать посредством чего-либо по земле, есть свой резон. Чем более воображения мы имеем, тем более оно разыгрывает сценарий страшного несчастья. И хотя страх не может заставить нас не летать; и есть статистика, да, что пересекать заполненную автомобилями улицу опаснее, чем летать самолетами, но даже привычные к самолету путешественники вздыхают облегченно, когда благополучно приземляются в аэропорту. И какие жуткие картины иногда представляет телевидение или фотография нашим мещанским умам! А помните ли вы ту жуткую авиакатастрофу в 1974 году под Парижем: останки человеческих тел, остатки одежды, разбросанной по лесу! И один хорошо сохранившийся женский ботинок: я уверена, что то был ботинок моей подруги, летевшей этим рейсом; длинный, узкий, она всегда выбирала обувь не по размеру — и тогда это было все, что от нее осталось. А взметнувшийся ввысь столб огня: он сохранится в памяти навсегда, и потрясающе прекрасный, и ужасающе трагичный…
Но довольно. Что было, то было.
Джонни забрал Нелл из детского сада в тот роковой вторник в 11.15. Он вез ее в «роллс-ройсе», очень надежной машине.
— Мне не было сказано, что сегодня девочку забирает отец, — заметила с укоризной мисс Пикфорд, которая очень не одобряла разводы. Да и кто их одобряет? Но тогда они хотя бы были более редки, чем в наше время, когда каждый третий брак закапчивается разводом. Но, тем не менее, мисс Пикфорд позволила забрать девочку, обнадеженная солидным видом Джонни и «роллса». Отчего бы нет? Она знала Джонни: он иногда забирал девочку.
То есть как просто это было сделано! И как легко, оказывается, выкрасть ребенка.
Малышка Нелл сразу забралась на заднее сиденье: ей правился простор, нравились мягкие сиденья папиной машины. У отчима была «вольво»: она, конечно, и ярче, и легче, но «роллс» Нелл любила больше. Нелл вообще любила любить — предпочитала радоваться жизнью. Она, правда, выразила неодобрение по поводу мистера Блоттона, который также сидел на заднем сиденье.
— Ты кто? — спросила она. Ей не понравились его глаза: осторожные, ледяные и крайне во всем заинтересованные.
— Друг твоего отца.
Нелл не веря, покачала головой, и после этого она ему тоже не понравилась. Ему не понравились ее яркие быстрые глазки и здравый ум, светящийся в них.
— Куда мы едем? — спросила Нелл. «Роллс-ройс» взял курс на Хитроу.
— К твоему папе. Он купил новый красивый дом с бассейном и с пони.
Она поняла, что это неправда.
— Мама будет скучать по мне, и кто будет кормить Тэффина?
Тэффин был котенок.
— Мама привыкнет, — сказал Эрик Блоттон.
Думаю, что ему нравились плачущие женщины.
Нелл предчувствовала опасность, но не понимала, в чем она.
Она нащупала в кармане изумрудный кулон: кулон своей матери. Крошечный изумруд, оправленный в золото, в форме сердечка, на серебряной цепочке. Нелл почувствовала себя вновь виноватой: она скрыла его сегодня от всех.
— Завтра будет день сокровищ, — сказала детям мисс Пикфорд. — Принесите свои сокровища, и мы поговорим о них.
Нелл спросила после садика у Хелен, какие бывают сокровища, и та показала ей этот кулон. Клиффорд подарил ей его через неделю после свадьбы. Когда-то он принадлежал матери Синтии Соне, бабушке Клиффорда. Клиффорд потребовал после развода кулон через своих поверенных в суде, заявив, что это семейная реликвия, а Хелен не имеет более отношения к его семье. Но Хелен отказалась отдавать его — и он более не возникал с этим вопросом. Может быть, он тоже вспомнил те дни, напоенные любовью, когда он дарил Хелен кулон, а она приняла подарок? В те дни — когда создавалась Нелл.
Как бы то ни было, сейчас чудесная вещица лежала в кармашке у Нелл. Нелл тайком вынула кулон из шкатулки, куда его положила мать, веря, что вечером же, после детского садика, вернет «сокровище» на место. Нелл очень хотелось продемонстрировать свое сокровище детям и воспитательнице. Это было самое дорогое у нее и у матери: подарок Клиффорда. А когда дошло до показа «сокровищ», Нелл отчего-то не стала показывать кулон: отчего, она и сама не знала.
— А где твое сокровище, детка? — спросила мисс Пикфорд.
Но Нелл лишь покачала головой и улыбнулась.
— Ну, в другой раз, милая. Не расстраивайся, — сказала мисс Пикфорд.
Казалось, за всю ее жизнь никто не разговаривал с Нелл грубо или недобро. Ее родители враждовали и, случалось, поливали друг друга грязью, но никогда, хвала Господу, не делали этого в ее присутствии. И эта уверенность, что мир хорош и добр, помогла Нелл пережить нелегкие последующие годы.
Пока мистер Блоттон и Нелл приближались к аэропорту Хитроу, Хелен уже пришла забирать девочку и рыдала, и звала на помощь, обнаружив ее исчезновение; а техник в аэропорту, опаздывая выпустить самолет по расписанию, пренебрег проверкой на усталость металла, сам себя успокоив тем, что проверка бессмысленна, поскольку самолет недавно поступил со сборки. Таким образом, он просмотрел трещину, которую мог бы обнаружить простым, невооруженным глазом, не говоря уж о своем оборудовании; ту самую, что пролегла под одним из стабилизаторов хвоста. Техник подписал готовность самолета, и машину вывели из ангара к воротам номер 43, полет на Женеву.
