– Еще на ту же тему, – крикнула Мариша. – Новый русский на аукционе покупает двадцать картин за бешеную сумму! Причем совершенно разных авторов. Его изумленно спрашивают: «Зачем?» А он невозмутимо поясняет: «Подарки я братанам уже купил, теперь открытки…»
– Выходит, – понял Дмитрий, – Антон с Маришей – такие же, как и мы. Живут по разным городам и встречаются изредка. И тоже украдкой. Потому-то им так сейчас и весело.
– Да. – Саша наклонилась над ним и, убрав со лба Дмитрия волосы, внимательно посмотрела ему в глаза. – И даже в тех самых городах, что и мы с тобой! У Антона – семья, а у Маришки нет. На самом деле им очень грустно жить на свете. А встречаются они теперь только в Салазкине, с момента открытия тут дома отдыха. Говорят: нет лучше места на земле.
– По ним это очень заметно, – засмеялся Дмитрий и опять вспомнил недавний ужин.
– А вот еще страшный случай… – Антоша сделал таинственные глаза. – Самолет потерпел катастрофу и упал на необитаемый остров. Единственный оставшийся в живых сидел под пальмой, обгладывая кость, когда увидел спасателей, застывших в ужасе перед ним и кучей человеческих костей за его спиной. «Я понимаю, – заканючил спасенный, – что вы должны меня ненавидеть за то, что я сделал, но я должен был бороться за свою жизнь! Мне нужно было выжить одному на маленьком необитаемом острове. И я выжил!!!» Командир спасателей покачал головой: «Я, конечно, все понимаю, ради жизни человек способен на все. Но, мать твою, самолет-то упал только вчера!..»
На сцене грянул балалаечный оркестр. Музейные балалайки, расписанные историческими и сказочными сюжетами Бакстом, Головиным и Врубелем, перед Первой мировой войной экспонировались на выставке в Париже, «имели грандиозный успех», их просили продать. Но уникальные балалайки вернулись в Салазкино. И теперь, спустя почти сто лет, их звучание только улучшилось.
Саша, полуоборотясь к сцене, серьезно слушала виртуозные и удивительно красивые вариации на тему «Ах ты, душечка, красна девица». При входе в трапезную на постаменте стояла небольшая скульптурка неизвестного художника XVIII века «Петр I на коне». Казалось, что и конь со всадником неуловимо двигаются в такт оркестру.
Дмитрий, выпив водки, курил, сквозь табачные облачка наблюдая за Сашей, и с благодушно застывшей улыбкой внимал нескончаемым байкам их новых знакомых.
– Четыре обкуренных пацана такси ловят, – рассказывал Антоша. – Один из них говорит: «Щас такси поймаем… Чтоб все сидели молча, а то таксист поймет, что мы обкуренные». Ну, останавливается такси, пацаны сели, молчат… Вдруг шофер к ним поворачивается и спрашивает: «Мужики, вы чё, обкуренные?» Они удивились: «Как это ты догадался?» А он им: «Да что?! Залезли вчетвером на переднее сиденье и сидите молча!..»
– Ты хочешь спать? – Саша заметила, что Дмитрий закрыл глаза.
– Совсем нет.
Тогда она, тихонько смеясь, опрокинула его на спину и влезла на него:
– Тяжело меня держать?
– Очень! – Дмитрий обнял ее за шею и поцеловал в губы. В ее глазах дрожали разноцветные отблески звезд, и Дмитрию сейчас она казалась сказочной, мистической и непостижимой. Однако совсем рядом он услышал родной Сашин голос:
– Дим, тебе нравится здесь? Представляешь, вот мы уедем, будем жить в Москве и больше сюда уже никогда не вернемся. Будем вспоминать вечерами милое Салазкино. И наверное, будем скучать по нему.
– Тогда мы сядем в машину и приедем сюда.
– Приедем, а тут будет только музей. Потому что в Городе сменится мэр, который строго-настрого запретит в памятниках культуры устраивать всякие безобразия. А то что же это такое?! Вместо того чтобы наслаждаться созерцанием антикварной кровати издали…
– Тогда мы придем сюда с группой экскурсантов. – Дмитрий нежно водил рукой по ее спине. – И вспомним эту ночь…
– А давай разожжем камин?!
Дрова нашлись в подклети, в плетеном бочонке, и вскоре в широкой нише камина загудело пламя, озаряя его сине-зеленые майоликовые изразцы с фантастическими водорослями. Неровное оранжевое свечение наполнило спальню, и казалось, что вся она, состоящая из сказочных фигур, морд, ликов, вдруг ожила.
– Дима, смотри! – радостно вздохнула Саша.
Дмитрий сидел перед каминной решеткой, вороша в огне кочергой, отлитой в виде лапы дракона. Саша лежала рядом, положив голову ему на колени. Жаркие отблески ласкали их тела.
– Ты помнишь, какой печальный анекдот рассказала Мариша? – Саша запрокинула голову, глядя на Дмитрия.
– Они столько понарассказывали. И все печальное.
– Этот особенно. Тридцать первое декабря. Россия. Глухая провинция. Обыкновенная среднестатистическая семья, замученная финансовым кризисом, готовится к встрече Нового года. Дети наряжают елку, мать хлопочет на кухне. Отец снимает со стены ружье, выходит на крыльцо и пару раз стреляет в воздух. Заходит в дом и громко объявляет: «Дети, я только что застрелил Деда Мороза, подарков не будет».
– А этот разве веселее? Поймал мужик золотую рыбку, а она ему говорит: «Отпусти меня, что хочешь сделаю». Мужик отвечает: «Хочу стать Героем Советского Союза!» И остался мужик с двумя гранатами против пяти танков… Или вот этот. Идет Борис Николаевич по подземному переходу и видит: оборванный мужик стоит с протянутой рукой и просит: «Подайте, Христа ради!» Ельцин ему говорит: «Шел бы лучше работать, понимаешь». А мужик ему грустно отвечает: «Так я после работы…»
«Неужели, – удивленно подумал Дмитрий, – действительно существует где-то Ельцин, «Meбель фараонов», Елена?..» Все это сейчас представилось ему каким-то нелепым вымыслом, не больше. А реальность совсем другая: изумрудные звезды в небе, игра наяд под крики лебедей, парящая под облаками Жар-птица и Саша, ее горячие руки, губы… И еще анекдоты, анекдоты…
Утром на завтраке они опять сидели за одним столом со счастливой, убежавшей ото всех забот парой – Антошей и Маришей.
Им играл, как и вчера, оркестр. Но теперь к балалайкам добавились свирели и рожки. Как-то раз в 1900 году совместное звучание этих инструментов услышал В.В. Андреев. Пораженный мелодичностью и красотой звучания салазкинских свирелей и рожков, он включил их в свой знаменитый оркестровый ансамбль.
Мариша, радостно узнав, что Саша – журналистка, тут же выдала:
– Приезжает папа римский впервые в Париж. На вокзале на него налетает толпа газетчиков. Они наперебой выкрикивают вопросы: «Ваше отношение к парижским публичным домам?» Папа подумал: «Сказать что-нибудь положительное не позволяет сан, а высказаться отрицательно – потеряю аудиторию». И придумал оригинальный выход – сделал удивленное лицо и спросил: «А что, в Париже есть публичные дома?» Назавтра же все парижские газеты вышли с заголовком: «Первый вопрос папы римского на парижской земле: есть ли в Париже публичные дома?»…
