Она уже хотела пуститься наутек, но Тед перехватил ее руку.
— Элизабет, — сказал он, — спасибо за все. Я рад, что вы пришли. Но все же лучше бы вы не будили меня тогда. Я бы хотел знать, чем закончился тот сон.
Я дрожала перед ним, больше боясь потерять девственность, чем умереть. В конце концов, в смерти есть достоинство, а что достойного в жизни рабыни, в том существовании, которое готовил мне король пиратов?
Грубые, бородатые, дурно пахнущие мужчины выкрали меня из спальни и принесли, связанную по рукам и ногам, на корабль. На глазах моих все еще была повязка, но я знала, что нахожусь на корабле, в открытом море. Палуба скрипела и покачивалась подо мной, а паруса громко хлопали на ветру.
Ветер приподнял мой плащ и открыл взгляду тело, обнаженное под облепившей его белой ночной рубашкой. Я дрожала, но не от холода. Я чувствовала, что командир этой банды головорезов, тот, кто приказал меня выкрасть, стоит неподалеку, самодовольно ухмыляясь.
Чтобы не выказать трусости, я вздернула подбородок. Он может оскорбить меня, даже убить, но никогда не сломит мой дух. Босыми ногами я ощутила вибрацию палубы. Сердце мое забилось тревожно, словно пойманная птица, но я держалась независимо и гордо, насколько это оставалось возможным в моем положении.
Я слегка качнулась вперед, когда он сорвал с моих глаз повязку. Я откинула волосы и посмотрела ему в лицо. Враждебность моего взгляда сменилась удивлением. Я знала этого короля пиратов! Я знала его всю мою жизнь. Передо мной стоял младший ребенок в семье, имевшей поместье по соседству с нашим. Тот самый, за кем закрепилась репутация гуляки, игрока и бабника. Из-за его возмутительного поведения отец и мать несколько лет назад лишили его наследства. В приличном обществе его имя даже не произносили. И сейчас я находилась в его власти.
Он только рассмеялся, заметив мое недоумение. Затем с угрозой в голосе напомнил мне о давней обиде, нанесенной ему моим отцом. Презрительно ухмыльнувшись, он вынул саблю из ножен и подошел ближе. Я вздрогнула и закрыла глаза, решив, что он хочет меня убить прямо сейчас. Сабля со свистом прорезала воздух. Мысленно я уже попрощалась с жизнью.
Но осознав, что все еще жива и невредима, открыла глаза и увидела, что плащ мой, разрубленный острым клинком, лежит у моих ног. Ночная рубашка, намокшая от брызг, прилипла к телу.
Он окинул меня взглядом, холодным и ярким, как свет далеких звезд, задержавшись на груди и темном треугольнике внизу живота. Он заставил меня вздрогнуть от страха и отвращения. Мне не хотелось признаваться себе в том, что дрожь моя, возможно, имеет совершенно иную причину.
Я помнила этого мужчину юношей — стройным и худощавым. С тех пор он сильно возмужал, окреп, раздался в плечах, превратился из юноши в зрелого мужчину с впечатляющей фигурой и красивым, хотя и мрачным лицом. Белая рубашка его с длинными пышными рукавами была распахнута до талии, открывая взгляду мускулистую грудь, покрытую темными волосами. Широкий кожаный ремень подчеркивал стройность талии, высокие сапоги, отвернутые выше колен, привлекли мое внимание к его бедрам. Бриджи обтягивали его тело словно вторая кожа, и предмет его мужской гордости бесстыдно выделялся, притягивая мой взгляд.
Он заметил, куда я смотрю, и засмеялся. Похоже, я только польстила его самолюбию. Не дожидаясь, пока я выскажу вслух все бранные слова, вертевшиеся у меня на языке, он подхватил меня на руки. Я, сопротивляясь, ударила его связанными ногами, изогнула спину, требуя ответить, куда меня несут, но мои усилия остались тщетными. Я только развеселила его товарищей, которые, подбадривая своего командира грубыми шутками, наперебой советовали, как усмирить пленницу. Их высказывания заставили меня побагроветь от возмущения.
Он распахнул каюту, пнув дверь кованым сапогом, и тем же способом закрыл ее, не отпуская меня. Действуя с той же бесцеремонностью, он бросил меня на кровать. Я ожидала удара, но кровать оказалась на удивление мягкой. К тому же она была шире, чем, по моим представлениям, должна была быть койка на корабле, да и вся каюта в целом поражала неожиданной роскошью.
Я лежала на подушках, покрытых восточными шелками, и, замирая от страха, смотрела, как он стягивает с себя рубашку, как бросает ее на пол. Каждый мускул играл под его загорелой кожей, когда он не торопясь расстегивал ремень. Не сводя с меня взгляда, он стал расстегивать бриджи.
Я задохнулась от ужаса. Улыбаясь, он подошел к кровати, на которой я лежала, не смея пошевелиться. Взяв со стола длинный обоюдоострый нож, он приподнял мои связанные лодыжки, одним движением руки разрубил крепкий узел, и ноги мои высвободились. Он нахмурился, изучая ссадины от грубой веревки, и погладил красные полосы кончиком большого пальца. Тем же манером он освободил мои руки и, заметив, что кисти побелели от недостатка крови, сердито пробормотал что-то и растер их.
Но я ошиблась, решив, что он смягчился. Он все еще намеревался отомстить. Молниеносным движением он поставил меня на ноги. Я покачнулась и упала бы, не поддержи он меня. Он самодовольно усмехнулся, когда грудь моя коснулась его груди. Запустив пальцы мне в волосы, он отклонил мою голову назад. Победно улыбаясь, он посмотрел мне в глаза, а затем, нагнувшись, накрыл мои губы своими.
Я не была готова к тому приятному теплу, которое разлилось по моему телу, согревая, как хорошее вино. Я говорила себе, что легкое покалывание и дрожь в руках и ногах происходят оттого, что я долгое время находилась без движения, но сердцем чувствовала, что это не так: это была моя реакция на то волшебство, которое творили его губы. Его язык уверенно овладел моим ртом. Его орудие, прижатое к моему животу, было твердым и горячим, и я понимала, что очень скоро он с той же уверенностью и сноровкой возьмет мою девственность.
Он начал расстегивать пуговицы на моей рубашке, и тут ко мне вернулся рассудок. Я начала бороться. Теряя терпение, он сгреб в кулак кружева у ворота и рванул вниз, разорвав рубашку надвое. Другой рукой он перехватил кисти моих рук и отвел их за спину. После еще одного долгого и глубокого поцелуя, едва не лишившего меня чувств, он поднял голову и стал медленно обводить голодным взглядом мое нагое тело.
Перемена, произошедшая в нем, была внезапной и поразительно глубокой. Мрачные черты смягчились, я вновь увидела в нем прежнего беззаботного юношу, каким он был до того, как несправедливое решение отца в пользу старшего брата превратило его в изгоя.
