Его «ага-ага», произносимые с нажимом и придыханием, действовали на девушку как удары хлыста на цирковую лошадь, мчащуюся по арене. Подстегивали, заставляли напрягать воображение, порождали желание показать себя во всей красе.
В самом начале их разговора сценарист включил кофеварку и беспрестанно подливал себе и Лине кофе в большие керамические кружки. Вместо любимых семечек, что снимали часть напряжения и настраивали девушку на творческий лад, здесь в плетеной корзинке лежали крохотные сушки с маком, которые Эмиль Григорьевич разламывал пальцами на кусочки и аппетитно хрумкал ими…
– Мне бы вашу фантазию и ваш опыт, – наконец благоговейным шепотом произнесла Лина, искренне потрясенная сценаристом. За окном к этому времени стемнело, и на территории жилого комплекса зажглись фонари.
Эмиль Григорьевич, казалось, ее не слышал, погруженный в размышления. На его лице застыла торжествующая улыбка победителя: он, Таран-Бороновский, опять будет на коне… Нет, не опять, а как всегда!
– Что ты сказала, Линочка? – спросил он, отвлекаясь от своих дум.
– Что вы просто гений!
– Есть немножко, – нарочито скромно, как бы обращая ответ в шутку, произнес сценарист и на полном серьезе подумал, что эту мысль следует культивировать в симпатичной головке Лины Кузнецовой из города Орла.
Теперь предстояло перейти к еще одному вопросу их творческого сотрудничества. Каждый труд, как известно, должен быть оплачен. И Эмиль Григорьевич по мере своих сил старался следовать этому положению.
– Итак, Линочка, из того, что мы тут с тобой насочиняли, вполне может выйти недурственный сценарий…
Он умолк, ожидая реакции девушки. От ее ответа зависело, в каком ключе следует повести разговор на столь щекотливую тему.
– Ну что вы! – воскликнула Лина, весьма порадовав Эмиля Григорьевича. – Это все вы! Мне бы и десятой доли не придумать того, что вы с ходу наговорили. И потом, я ничего не смыслю в законах жанра, сами же видите.
– Вижу, вижу, – покивал сценарист и усмехнулся: – Я много чего вижу. Тогда поступим так: я поработаю над нашими черновыми заметками, – он указал на исписанные листки на столе, – и доведу их, так сказать, до ума. Будем надеяться, на телевидении к сценарию отнесутся благосклонно. Глядишь, в скором времени даже сериал по нему снимут…
– Правда?
Сценарист пожал плечами: мол, чем черт не шутит.
– Только вот сценарий я смогу представить от своего имени. Тебя ведь никто на телевидении не знает, да и…
– Я все понимаю, – перебила его Лина. – И ни на что не претендую. Более того, вы даже не представляете, как я вам благодарна. Я ведь впервые видела, как работает настоящий писатель, а это неоценимая вещь…
– Ну, хватит, достаточно, – остановил ее Эмиль Григорьевич, более чем довольный словами Лины. – В тебе тоже есть определенный творческий потенциал. Только его надо развивать. А я люблю, так сказать, помогать молодым талантам. Не будешь возражать, если мы еще пообщаемся?
– Конечно, не буду, – ответила Лина.
Извинившись, Эмиль Григорьевич куда-то вышел. Куда, девушка так и не поняла. Но вернулся он с горкой бутербродов на тарелке и с упаковкой эклеров.
– А сейчас самое время перекусить. Прости, я по-холостяцки, – произнес Эмиль Григорьевич и игриво подмигнул Лине.
К ней сразу же вернулось тревожное ощущение, которое она испытала, едва увидев диванчик. Но Лина снова устыдилась своих порочных, право слово, мыслей. Такой достойный человек, с ней возится, как… как отец родной, а ей всякая чушь в голову лезет. Нельзя всех мужчин одним аршином мерить.
Доехав до дому на вызванном и заранее оплаченном Эмилем Григорьевичем такси, отчего Лина и вовсе почувствовала себя в неоплатном долгу перед сценаристом, она переступила порог квартиры. Было довольно поздно. От избытка переживаний и впечатлений в голове гудело. К тому же она неожиданно ощутила себя вымотанной до предела.
Из последних сил раздевшись и умывшись, Лина забралась в постель и мгновенно уснула – словно провалилась в черную бездну. Проснулась она по звонку будильника, и тут же радостно забилось ее сердце: сегодня она опять встретится с Артемом!
Зная, что одна в квартире, Лина в ночной рубашке босиком прошлепала в ванную и, только увидев в зеркале свое отражение с остатками плохо смытой косметики и затаенной тоской во взоре, убито замерла. Не встретится она сегодня с Артемом, вообще никогда больше не встретится. Между ними все кончено. Сразу же расхотелось приводить себя в порядок, краситься, становиться неотразимой. Не для кого…
Сполоснув лицо холодной водой, Лина поплелась в кухню. Машинально приготовила себе завтрак и съела, не ощущая ни аппетита, ни вкуса еды. Затем, после того как посуда была вымыта, пол подметен, а плита после кулинарных – совершенно ей противопоказанных – экспериментов Ксюши отдраена до блеска, встал вопрос: что делать дальше? То есть как жить теперь, когда сама жизнь вроде бы потеряла смысл.
И Лина прибегла к способу, который уже не раз выручал ее в критических ситуациях. Правда, все предыдущие ситуации по своей катастрофичности не шли ни в какое сравнение с той, в которой девушка оказалась сейчас. Она представила себя героиней еще не написанного романа. И с этой героиней жестоко обошелся любимый человек, возможно сам того не понимая…
– Нет, – замотала она головой, – ничего не получится.
В романе на жизненном пути девушки, как рояль в кустах, оказывался молодой человек, который и предназначался ей свыше. А тот, предыдущий, нужен был лишь для того, чтобы подчеркнуть неоспоримые достоинства нынешнего, может и не видные с первого взгляда. А что она получает взамен Артема? Эмиля Григорьевича?..
Нет, он, конечно, превосходен, но только в своем амплуа ниспосланного Богом наставника. Правда, его появление в судьбе Лины тоже было неожиданным, как и пресловутого музыкального инструмента в зеленых кущах, однако, как указывалось выше, предназначение сценариста было иным.
– Вот бы Эмиль удивился, – криво усмехнулась Лина, – если бы узнал, что я примериваю его на роль возможного возлюбленного. И не только удивился, наверняка еще и возмутился бы. Чего доброго, и за дверь выставил бы. Пусть он и холостяк, но вряд ли привык волочиться за первой попавшейся юбкой…
Она в весьма уничижительной форме продолжала думать о себе, провинциальной дурочке, чтобы хоть как-то выплеснуть переполняющие ее разочарование и горькую обиду. Даже мысленно произнести имя Артема она не решалась, не то что обвинять его в недостойном с ней обращении. Кто ж виноват в том, что провинциалка забыла о правилах игры. Ему ведь даже невдомек было, насколько серьезно она воспринимает знаки его внимания, видит в них то, что хочет видеть, а не то, что есть на самом деле. В отличие от своих предшественниц…
