— Бобби, вруби погромче, — почти проорал Крис, — люблю этих ребят.
Ребятами назывались «PSB» — нетривиальный творческий союз.
Бобби выполнил просьбу, и тогда Крис одним толчком вошел в меня, так, что перехватило дыхание. Я взялся за кресло впереди, чтобы приподняться и дать ему возможность двигаться. Он начал это делать так быстро, что уже через несколько секунд я был вне себя от предчувствия конца, а он все продолжал, ускоряя темп и еще крепче зажимая мне рот, я кончил, брызги попали на темную обивку переднего сидения и на руку Криса, и почти одновременно кончил он, не выходя из меня. Крис продолжал обнимать меня мокрой рукой. Я бы назвал это скорее не наслаждением, а некоей разновидностью вдохновенного зверства. Мне было невыносимо стыдно при мысли о шофере, но я уповал только на то, что, вероятно, ему не в первый раз доводилось быть свидетелем подобных происшествий.
— Бобби, прибавь ходу, — велел мой друг, продолжая держать меня на коленях, но дав мне, наконец, возможность открыть рот. Я повернулся и тихо спросил:
— Ты часто так упражняешься?
— Бывало, — невозмутимо ответил Крис, и, не давая мне переместиться с его колен, добавил почти сурово, — сиди, не дергайся.
Я решил, что лучше с ним больше не спорить.
Мы вошли в огромную комнату, идеально убранную, как к приему гостей. По требованию Криса убирали ее только в наше отсутствие и, видимо, очень тщательно. День был солнечный, но в комнате из-за плотно задернутых штор был полумрак, искусственный дневной полумрак, придававший всем предметам удивительно спокойные очертания. Я опустился на пол на ковер, сидеть на полу вошло у нас в традицию после той тошнотворной ночи в «Клетке», впрочем, я догадывался, что это больше подходило моему другу, нежели огромные, обязывающие неизвестно к чему кресла с высокими спинками. Крис не сел, но лег рядом, положив мне голову на колени. Его безудержная ненасытная страсть быть со мной единым целым, впервые с такой силой на моем веку проявлявшаяся в человеке, на время уснула, угасла, приняла более адекватную форму выражения, о которой я, не смотря на все свое притяжение, втайне мечтал с того самого мгновения, как мы встретились с ним в баре.
— Почему ты спросил меня, там… что часто было такое или нет? — спросил он меня, пока я, держа в руках его голову, вглядывался в его лицо. Его глаза, казавшиеся мне загадкой природы, меняли цвет в зависимости от освещения и теперь в дневном полумраке они казались более зелеными, чем карими.
— Мне было неловко в присутствии Бобби, — пояснил я.
— Гонишь, ты что-то скрываешь, а? — он повернулся и потянул меня вниз к себе. Я лег рядом с ним и, опираясь на локоть, теперь смотрел на него в профиль. Я сожалел о том, что я никогда, вероятно, так и не смогу написать его портрет, несмотря на то, что считаю его едва ли не единственной в моей жизни моделью, заслуживающей самого пристального внимания.
— Я просто так спросил, мне было смешно, когда я представил себе как много всего перевидал твой шофер, — заметил я, немного запоздав с ответом, поскольку Крис уже должно быть отдалился от обсуждаемой темы, предаваясь процессу внутреннего монолога.
— Вчера бред какой-то был, Джимми руку растянул, в зале тренировался, вот идиот, — Крис выругался, поминая гитариста-спортсмена недобрыми словами. — он парень что надо, не лезет, когда мне не до него, а все остальные, как прилипнут, не отвяжешься.
— Может, у тебя просто мания преследования, — пошутил я, не имея намерения задеть его своими словами. Но он вдруг обозлился и сказал мне довольно резко:
— Ты-то откуда знаешь, ты что, на сцену выходишь, небось ни разу не приходилось.
— Да, ни разу, — сознался я, не видя в этом ничего постыдного, — кто тебя достает?
— Да, это не так важно, ну их к черту. Давай, расскажи что-нибудь.
— О чем? — затребовал я тему.
— Ну, о себе, о друзьях своих, у тебя есть друзья? — он повернулся ко мне и тоже, опираясь на локоть, приподнялся и посмотрел на меня с тревогой, словно наличие у меня друзей само по себе было фактом крайне нежелательным.
— Раньше были, но не друзья, в основном, приятели, мы с ними виделись раза два в неделю, ходили пить пиво, на вечеринки всякие ходили.
— Ясно, — возразил Крис и принял свое прежнее положение, — это не друзья. Это все фигня. Вот у меня друзья настоящие были, мы готовы были друг за друга сдохнуть, не задумываясь. Некоторые даже клятву верности на крови приносили, ну, когда фильм какой-то посмотрели, там два парня поклялись, что никогда не оставят друг друга, один, не помню почему, попал в тюрьму, а другой ему бежать должен был помочь, но не успел, его застрелили, а друг его…
— Наложил на себя руки? — предположил я.
— Да, нет, какого черта, не перебивай, друг его нашел какого-то колдуна, он индейцем был, поэтому мне он особенно и нравился, и тот оживил мертвеца, друга того убитого, они вместе еще много дел наворотили, но в конце он говорит ему, что надо ему с ним по зову крови, в ад, за черту смерти… короче.
Его рассказ показался мне невыносимо смешным, но я боялся сказать ему об этом, по видимости, к этому достижению кинематографа он действительно относился серьезно.
— Я не хочу превращаться в такого супермэна в возрасте, как все мы, кто поет, если, конечно, доживают, — он вздохнул, — это скучно.
Я подумал, что это был крик души, и ему, наверное, суждено было вечно оставаться мальчишкой, отвязным, наивным и в то же время на редкость проницательным, интуитивно понимающим то, что люди с образованием понимают только как интеллектуальные схемы, выстроенные культурой в их сознании.
— А сколько ты еще планируешь выступать? — поинтересовался я.
— Долго, пока жив буду, если голос не сядет, у меня бывают проблемы, — он помотал головой и уставился в потолок. — Ты мне расскажи о себе, а то спрашиваешь, а сам молчишь.
— Мне и говорить нечего, у меня жизнь была самая обычная, никаких приключений. У меня сестра есть, я ее очень люблю, но она в последние годы уже меньше мне доверяла, собиралась замуж. Она на год меня младше. Я из дома ушел, когда мне девятнадцать было. Мои родители вообще не хотели, чтобы я проводил время вне дома. Спрашивали всегда, куда иду с кем, зачем.
— Точно как у Джимми, — воскликнул Крис, перебивая меня на слове, — вот семейка.
— Нет, семья у меня была хорошая, отца я очень любил и маму, она должно быть ужасно страдала из-за моего исчезновения и сейчас страдает.
Я замолчал, у меня резко испортилось настроение. Крис, удивленный затянувшейся паузой, посмотрел на меня, а я отвернулся, чтобы он не заметил, что со мной происходит.
