- Ничего, — все-таки соглашаюсь, отворачиваясь к окну, ведь так долго разглядывать его волосы, поблескивающие от влаги, уже неприлично. Еще решит, что очаровал меня своей отзывчивостью. - Только необязательно чинить мой кран, ремонтировать бачок и улыбаться, словно для тебя это естественно – помогать тем, кого ты ненавидишь. Так не бывает Бирюков: ты либо парень, что люто презирает эскортницу, либо чертов добряк, что бросается на помощь всем и каждому. Никакой золотой середины.
- Разве? В твоем мире, может и так. А в моем люди неплохо совмещают в себе различные качества, и даже законченная стерва на деле может оказаться вполне нормальной.
Это он обо мне? От удивления даже рот открываю, забывая предупредить его, что он проехал нужный поворот. Я бы определенно поспорила. Во мне хорошего ничего не осталось. Да и было ли вообще? Я даже Рыжего ищу, только лишь потому, что боюсь мук совести. Вдруг она у меня все-таки есть и станет грызть меня изнутри ночами, оттягивая приход долгожданного здорового сна?
Моргаю, и лишь усилием воли заставляю себя заговорить:
- То есть, я уже не пустое место с короной на заднице?
- Возможно, — отвечает туманно, приподнимая бровь, и подмигивает, каким-то чудом отыскав среди вереницы домов зеленую девятиэтажку. - А что касается ванной - я помогал не тебе. Твоя сестра ничего плохого мне не сделала.
Из машины он выбирается первым. Наговорил ерунды, и как ни в чем не бывало отправился на очередной подвиг! Время признавать очевидное – Тихомиров прогадал, когда приставил ко мне этого странного человека. Особого рвения выбивать из меня дурь Бирюков больше не проявляет и единственное, что он делает виртуозно – заставляет меня ломать голову над своими метаморфозами…
- Мы должны туда спуститься? — морщусь, зябко потирая плечи, когда Макс дергает скрипучую дверь, и уже представляю, как в кромешной тьме буду пробираться в логово подростков, отбиваясь от гигантских крыс. Возможно, там даже пауки водятся… Что за место для игр? Лучше бы Ярик брал пример с Ленки, тогда искать мне его пришлось бы среди пыльных библиотечных полок. И при всей моей нелюбви к чтению, такая перспектива выглядит более заманчивой.
- Придется. Но если, конечно, боишься, я и сам могу, — тянет насмешливо и уже нагибается, ставя ногу на металлическую лестницу.
У нас даже фонарика нет! Я трушу, как никогда в своей жизни, но показать свою слабость мне мешает чертова гордость. Жмурюсь, в отчаянии до боли прикусывая губу, и нерешительно подхожу к краю – в кромешной тьме мне удается разглядеть лишь темную макушку бесстрашного водителя, что в тусклом свете фонарей играет переливами – кончики мокрых волос отдают синевой.
Ладно, выбора у меня нет, верно? Либо сдамся, так и не узнав, чем занимается мой брат в сыром подвале, либо собственными глазами увижу, как развлекается молодежь, предоставленная самой себе, пока взрослые живут в свое удовольствие.
– Только не оставляй меня здесь, – молю, присаживаясь на корточки, и уже ругаю себя на чем свет стоит: что я несу? – Иначе на выходное пособие можешь не рассчитывать.
В темноте все наши чувства обостряются. Оттого так остро ощущается тепло чужой ладони, той, что я не должна касаться, но отчего-то хватаю, позабыв о собственных предрассудках. И плевать мне уже, что он бросил меня в центре Столицы, что испортил мне платье, расплескав капучино по подолу, на прощанье хлестко обозвав продажной – никого другого здесь и сейчас мне не надо. Стараюсь идти с ним в ногу, и не смотрю по сторонам — крепкая мужская спина, подсвеченная фонариком мобильного — мой ориентир в этом мудреном лабиринте, исполосованном прогнившими трубами, заваленном мусором и мелкой кирпичной крошкой, что хрустит под кроссовками, заставляя меня всякий раз испуганно вздрагивать.
- Слышишь? - Максим так резко останавливается, что я врезаюсь в его застывшую фигуру, приложившись носом о твердое мужское плечо. Даже вскрикиваю, то ли от боли, а то ли от неожиданности, что он так внезапно прервал наше с ним путешествие по этому сырому коридору. Мы пришли?
В паре шагов от моего водителя, тусклая лампа окутывает мягким свечением деревянную дверь, изрисованную какими-то замысловатыми иероглифами… у них там секта, что ли?
- Стой, — тяну Бирюкова за рукав, когда он делает шаг по направлению к коморке, и судорожно обдумываю варианты. Каковы шансы, что эти голоса, что то нарастают, то внезапно обрываются, не принадлежат законченным отморозкам? Рыжий и глазом не моргнет - отдаст меня на растерзание дружкам, еще и от тела избавиться поможет! А с водителя и вовсе никакого спроса – может, он бдительность мою усыпляет своими рассуждениями о человечности, а сам только и ждет, чтобы как можно скорее отплатить мне все за унижения?
- Ты струсила , что ли? - Максим светит мне прямо в глаза экраном своего простенького смартфона, и насмешливо приподнимает бровь.
- Там дети, — указывает пальцем себе за спину, а когда я не реагирую, продолжая стоять истуканом, достает из кармана сигареты. - Ладно, собирайся с духом. Только недолго, я не собираюсь здесь до утра торчать.
Ему легко говорить! Ни тени сомнения на каменном лице, пальцы не дрожат и коленки у него трясутся. Закуривает, беспечно вертя головой, и даже бровью не ведет, когда облезлый кот с протяжным визгом проносится мимо, в то время как я, как никогда близка к сердечному приступу. Еще немного и можно смело звонить Руслану, чтобы он распорядился поставить в своей палате лишнюю койку. И уж лучше сотня разговоров со Светой, что явно не придет в восторг от моего соседства с ее мужем, чем это место, где даже вонь тлеющего табака мной воспринимается с радостью.
- Может полицию вызвать? — предлагаю, пока он расслабленно выпускает колечки дыма изо рта. Как ребенок, ей-богу! - Это ведь незаконно и вроде как опасно…
- Давай уж сразу омон, — бросает бычок себе под ноги и растирает ботинком, устало вздыхая на мою нерешительность. - Мне говорили, что тебя ничем не напугаешь.
- Да что ты? Когда тебя катают по бутикам в дорогой иномарке поводов для страха не так уж и много. А тут еще неизвестно, что нас ждет. Может, они там клеем надышались…
- А твой брат наркоман? — удивляется, и я начинаю взвешивать все за и против: умом Ярослав не блещет, вспыльчив до жути, дома, как оказалось, ночует нерегулярно, и синяки, происхождение которых до сих пор остается загадкой, говорят ни в его пользу…
- Черт его знает! – а вдруг я просто предвзята — моя нелюбовь к нему не дает разглядеть хоть что-то хорошее?
- Тогда пошли и увидим все собственными глазами, — опять его пальцы на моей руке, только на этот раз уж слишком интимно — переплетаются с моими, и горят огнем, заставляя вздрогнуть от того внезапного тепла, что мгновенно разливается по венам, стремительно мчась к щекам. Я краснею? Боже, сначала терзаю его глупыми поручениями, потом извиняюсь и рыдаю прямо у него на глазах, а теперь и вовсе заливаюсь краской, как школьница! И волочить ему меня приходится едва ли не силой, ведь бесстрашная Юля Щербакова бесследно пропала, осталась где-то там, в пределах Третьего транспортного кольца. Мужчина толкает дверь, и смело шагает вперед, навстречу испорченному поколению и звукам тяжелого рока.
Я прибью своего братца за то, что вижу, едва Максим утягивает меня внутрь: диван, рисунок которого скрыт под толщей пыли и пятен, огромный кусок фанеры, уложенный на стопку кирпичей и теперь являющий собой стол, с десяток наполовину опустошенных бутылок и несколько упаковок от картофельных чипсов. Тут и там – окурки, а в воздухе хоть топор вешай. Вот оно как! Нам одного непутевого мужчины в семье уже мало?
Я забываю о собственном страхе, о тех глупостях, что донимали меня последние пару минут – они и впрямь отморозки, только вполне безобидные. Тот что испуганно хлопает глазами, пряча за спину жестяную банку пива, наверное, только начальную школу окончил!
– Какого черта, Рыжий! – оттесняю в сторону Бирюкова и надвигаюсь на своего родственничка, что скользит по мне бессмысленным взглядом. Полулежа устроился на грязной сидушке видавшей виды софы и еле поднимает руку, чтобы привести в порядок растрепанные волосы.
