Огненные всполохи замелькали перед глазами, сливаясь в одно световое пятно. Крики, выстрелы, взрывы… Удушающий дым, в котором смешались запахи гари и тлеющей плоти. Незнакомая громкая гортанная речь, и вдруг резкий вопль:
— Бросай эту чертову камеру! Беги!
Снова оглушающая канонада сухих автоматных очередей, от которой по телу пробежала судорога, а бедро обожгло жаркой болью. Вспышка…
Дина с криком вынырнула из полузабытья, приподнявшись над полом и дико вращая глазами. Она еще видела бежавших среди огня людей и слышала запах крови, смешанной с землей, когда ее окатило холодной водой.
— Прости, господи! Припадок что ли?! — Совсем рядом с ее лицом оказались испуганные глаза Риммы Анатольевны.
Дина почувствовала стекающие по коже капли и обнаружила себя сидящей у стены в коридоре. Дверь в комнату была открыта — свечи горели в темноте, словно факелы в ночи. Римма склонилась над ней, держа в руке ополовиненный стакан с водой.
— Не пугайся, ты у меня дома… — женщина распрямилась, прижимая его к груди.
— Я помню… — прошептала Дина и попыталась встать.
Костлявой рукой Римма ухватилась за ее предплечье и помогла подняться. Вдвоем, поддерживая друг друга, они вышли на улицу. Сели на лавочку за сенями. Дина выхватила у старухи стакан и осушила его до дна. Чтобы собраться с мыслями, глубоко вдохнула свежий воздух.
— Кто это на фотографии? — хрипло спросила она, уже догадываясь о том, что услышит.
— Мой сын Сережа… — Римма поджала губы.
— Сережа… — сейчас Дина находилась в таком странном состоянии, в котором могла только слушать, но не анализировать.
— Одежду вон испачкала… — Римма ткнула пальцем в бедро девушки.
Дина перевела взгляд на жирное пятно. Воск уже немного затвердел и теперь скатывался в желтоватые шарики. Она отколупывала их и бросала на землю, задумчиво глядя перед собой.
— Он погиб… — произнесла глухим голосом. — Погиб на войне…
— Да, — вздрогнула пожилая женщина. — Давно уже.
— Но почему вы… почему так? — осторожно спросила Дина. Никогда раньше она не видела подобного — домашний алтарь напоминал сцену из фильма ужасов. Неужели Римма Анатольевна все эти годы таким образом хранила память о своем сыне? И свечи горели здесь изо дня в день даже тогда, когда она уезжала в город? Да ей просто повезло, что дом стоит на отшибе, иначе было бы не избежать беды. А ночью? Она что, и спит, не страшась сгореть заживо?!
— Вы, наверное, подумали, что я сумасшедшая. Здесь все так считают, — усмехнулась Римма.
— Я… — Дина посмотрела на руки женщины. Кончики указательных и больших пальцев были приплюснутыми, со следами въевшейся сажи. — Я не успела ничего подумать. Но, если честно, — Дина кашлянула, — я даже понимаю вас. В том смысле, что сама чувствую себя немного… сумасшедшей… Не ожидала увидеть ничего подобного… Вы же умная образованная женщина!
— Я, прежде всего, мать… И то, что я делаю, вас не касается! Я не приглашала гостей, вы сами приехали.
— Конечно… — Дина ощутила в словах и голосе Риммы почти физическую боль. Как давно эта женщина живет только воспоминаниями, похоронив себя в горьком одиночестве? Все двадцать лет?! Дина помедлила, не зная, как отреагирует на ее слова Римма, но все же произнесла: — Я видела, как его убили. Как камера выпала из рук. Он умер сразу… — Она часто заморгала, по щекам потекли слезы. — Восемнадцатое февраля… Снега нет, только холодная грязь, и другие убитые… И очень-очень холодно…
Римма Анатольевна медленно подняла голову. Подбородок ее затрясся, губы побелели.
— Откуда вы…
— Дата моего рождения совпадает с днем его гибели. Я не знаю, как это все объяснить. Что это было — сон, видение? Но я разговаривала с ним.
Римма прижала руки к груди, ловя каждое слово Дины.
— Он ушел к свету. И он улыбался…
— Когда? Когда это было?
— Вчера. Ночью.
Губы Риммы дрогнули. Она подняла глаза к небу и застыла. Через минуту сказала:
— Сереженька снился мне каждую ночь. Знал, что я жить не хотела после его смерти. Просил… увещевал… А я все никак не могла понять, зачем мне жить? Я была плохой матерью…
— Не надо так говорить, — прошептала Дина.
— А как еще? Одна его воспитывала. Думала, что знаю все наперед — как ему жить, что делать. Перегнула палку, задушила своей любовью… А он у меня ласковый был, послушный мальчик. Золотая медаль, красный диплом. Хотела, чтобы стал известным, чтобы жил хорошо, чтобы… — она закрыла лицо. Плечи ее опустились, сгорбив тощую спину. — Он девушку встретил, сказал мне об этом. Вертихвостку какую-то, молоденькую. Без образования. Разве пара она ему была? Я ему так и сказала, чтобы жизнь себе не портил и меня не позорил. Поругались… А на следующий день он улетел с бригадой телевизионщиков в Чечню, репортаж снимать. И… — она судорожно перевела дыхание, — вернулся в цинковом гробу… Я потом не помню, как жила. Дом этот еще родителей моих. Тут же, на местном кладбище, Сереженьку и похоронили. Я одну-то комнату в квартире, где ты теперь живешь, через полгода продала. Деньги были нужны, отец заболел. А вторую, Сережину, не смогла.
— Но потом все-таки решились…
— Не знаю, как так получилось. Измучилась я. Поначалу все в церковь ходила, потом по экстрасенсам. Одна-то мне и сказала, чтобы я избавилась от всех его вещей. Я же учитель математики! Разве могла поверить во все эти глупости? А потом подумала: что от меня осталось и сколько мне еще небо коптить? Ради чего? Но я Сереженьке обещала, что ничего с собой не сделаю. Вот решила сдать комнату. На пенсию-то не проживешь. А как увидела дату в твоем паспорте, чуть ума не лишилась… Это ж какое совпадение?! Разве бывает так?!
— Да уж…
— И знаешь, Дина, вдруг так мне легко стало! Решила: продам тебе комнату, а на те деньги справлю новый памятник, ограду, и себе место обустрою. Посчитала, а потом уж тебе предложила. Лишнего мне не нужно. — Серые впалые щеки Риммы покрылись красными пятнами.
- Он сказал, что ждет кого-то, и я даже подумать не могла, что это вы… И, если бы не он, то сейчас бы я с вами не сидела здесь, — ошарашенно произнесла Дина.
— Получается, вы тоже экстрасенс? — спросила Римма Анатольевна.
— Нет! — вздрогнула Дина. — Поверьте, я и сама ничего не понимаю… Мистика какая-то!
— Да… А что там? — женщина указала на небо.
— Не знаю… Я видела лишь яркий свет.
Римма вздохнула и поднялась с лавки.
— Может, он простил меня?
— Я думаю, он и не злился на вас.
— Хорошо, что вы приехали… Даже если, — Римма обняла себя за плечи, — если это все не так, мне все равно стало легче. Как-нибудь доживу… Недолго осталось…
— Пожалуйста, не говорите так! — взмолилась Дина. — Ведь можно что-то придумать? Вы учительница, значит, можете давать уроки детям.
Римма Анатольевна с удивлением посмотрела на девушку.
— Я не знаю… Не думала об этом.
— А вы подумайте! И вот еще что, — вскочила Дина, — я буду звонить и приезжать к вам, хорошо? И вы тоже… если хотите… Сейчас я должна уехать, но обязательно вернусь! — она обняла Римму Анатольевну, прижавшись щекой к ее щеке. — Все будет хорошо!
В город Дина возвращалась на рейсовом автобусе, половину которого занимала бригада работяг. В салоне крепко пахло табаком и соляркой. Мужики обсуждали поломку своего рабочего автобуса, не стеснялись в выражениях, костеря на чем свет стоит водилу, не проверившего транспорт, и начальство, вовремя не выделившего денег на ремонт. Остальным пассажирам, казалось, это совсем не мешало, лишь одна дама за пятьдесят постоянно оборачивалась, поджимая ярко-накрашенные губы и возмущенно качая головой. Дина на ходу расплатилась и заняла свободное место у окошка рядом с одним из рабочих.
— Да его рыдван давно пора… в … чтобы… ему… разорвало! — раздалось со спины.
— И я говорю: … такого… ети мать… начальство! Только… деньги… Сидят на теплом месте! Всю страну… Цирк уродов!..
