Но он мой. Родной. С ним связаны самые светлые воспоминания, с ним и с яблонями в саду, и с шумящими березами, и с полем за околицей, куда мы бегали запускать воздушных змеев.
Конечно, наделала наша компания шума. Вижу, как любопытные носы так и торчат из каждого двора — просто не заходят пока, рановато для сплетен, нужно успеть, так сказать, паузу выдержать.
Остальные подъедут чуть позже, мы первые ласточки.
Папа встречает нас с Чезом у калитки, распахивает гостеприимно укрепленную железную дверь — забор мы поставили хороший, одно время повадились у нас заезжие шариться.
— Ну здравствуйте, здравствуйте, гости дорогие, — усмехается в усы.
Выглядит он гораздо лучше, чем даже до травмы. Одет в псевдовоенный камуфляж — так он явно чувствует себя уверенней.
— Папуль, — шагаю вперед и крепко наматываюсь ему на шею, как когда-то в детстве. Папа крякает — но стоически выдерживает мой рывок. Улыбается довольно, и сам обнимает в ответ крепко-крепко.
Спиной чувствую спокойный теплый взгляд Чеза.
— Проходите, располагайтесь. Угостимся сегодня первым шашлычком, у Дарьи Сергеевны по такому случаю ягненка выпросил — довольно усмехается отец.
— Спасибо, Виктор Анатольевич, мы тоже не без ничего, — Чез шагает вперед, крепко пожимая руку отцу.
С удивлением замечаю, как после этого он открывает багажник и принимается выгружать сумки — ой, вот явно больше, чем мы собирали. Прохиндей, и что он туда напихал, хотелось бы мне знать?
Впрочем, долго раздумывать мне не приходится — вижу фирменные марки известных зарубежных брендов, в том числе продуктовые. Чего тут только нет!
— С ума сошел? — тихонько дергаю Чеза за рукав, когда отец скрывается за дверью нашего домика. — Ты там половину магазинов скупил?
— Почему не порадовать хорошего человека, когда мне это ничего не стоит? — пожимает плечами Чез. — Да и вкусная еда изрядно смягчает характер, — подмигивает мне хулиганисто.
— Бараньи ребрышки, отбивные, цыпленок… скажи честно, ты просто вызвал из Италии всю свою семейку, а? — шутливо замахиваюсь упаковкой салфеток. — Потому что мы все это точно не съедим, побойся Бога, Чез!
— Это у тебя просто ещё аппетит не разыгрался, — хмыкает этот совершенно бессовестный мужчина.
Мы перетаскиваем по очереди сумки в дом — причем тяжести мне поднимать категорически не разрешают. А отец смотрит на все это безобразие, трет щетину на подбородке и задумчиво хмыкает, явно что-то уже прикидывая про себя! Те мы ещё конспираторы… вернее, прекрасно понимаю, что Чез делает все это специально, но никак не могу этому противостоять. Хотя и стараюсь сдерживаться, но…
И птички поют уже по-весеннему, и день солнечный, можно даже без шапки гулять, и вообще… Во дворе уже стоит мангал — даже два мангала. Один папин, старенький, но любовно обновляемый каждый год, а второй — наш, новый, который Чез привез, заявив, что на такую компанию надо сразу жарить на двух мангалах, ибо он своих прожорливых родственников знает очень хорошо.
Я как раз убирала продукты — в числе которых обнаружила и икру, и три каких-то вида колбасы, и балычок, и ветчину, и даже сало — прямо с рынка, свежее, когда папа неслышной тенью замер в дверях и тихо кхекнул.
Посмотрел на меня внимательно, задумчиво, поманил пальцем. Мы молча вышли через заднюю дверь в сад. Отсюда было слышно, как Чез с отнюдь не итальянской сноровкой колет дрова и возится с мангалом, периодически экспрессивно ругаясь — благо, что на том же итальянском.
Ух, какие интересные вещи он скрещивает между собой!
В саду было тихо, деревья ещё были лысые, трава только-только вылезала из-под снега — ещё рыжеватая, обмороженная, но уже полная сил и жизни… Пахло пожухлой старой листвой, теплой землей, солнцем, и чем-то едва уловимым — ярким, светлым, щемящим — из детства.
Мы остановились около большой березы — на участке хватало и других деревьев, а в дальнем конце от дома и вовсе был маленький лес из рябин, дубков, осин, лип, тех же самых берез… Помню, как в детстве обожала кататься на маленькой гибкой рябине — забиралась на неё — с моим-то куриным весом, хваталась за кончик ствола и бесстрашно прыгала с ним вниз — дерево пружинило, подгибалось — и я оказывалась на земле — довольная и хохочущая, а потом отпускала своего коняшку, чтобы дерево снова выпрямилось.
Улыбнулась своим мыслям. Папа улыбался в усы. Да, он тоже помнил.
Похлопал по карманам — сигареты искал, а ему сейчас нельзя! Не нашел, болезненно скривился, фыркнул.
— Па-ап! — строгое.
— Да знаю я, знаю! Ну… — помолчал, словно подбирая слова, — долго ещё молчала бы, а? Серьезно все у вас? Мне внуков ждать?
— Па-апа! — аж поперхнулась от такого захода.
— Ты мне не папкай! А то я не вижу, как твой начальник тебя всю взглядом облизывает, знаю я нашу мужскую породу! — погрозил мне пальцем. — Но вроде он мужик неплохой, хоть и богач, не нашего полета птичка… давно вы?..
— С декабря, — вздыхаю, сдаваясь.
Мы с папой не любители долгих разговоров по душам.
— И он уже мой жених. Свадьбу пока не хочу, — коротко сказала, — сначала универ закончу, там видно будет.
— Не дури мне! — Отец крепко обнял, прижав к себе. — Норка-малышка, — прикусила губу, чувствуя, что сейчас расплачусь. Он меня так только в далеком детстве называл… — Мужик влюблен по уши, а она кобенится. Смотри мне! Чтоб к осени пригласили на свадьбу, — мне пальцем погрозили, отпустили и…
И это все? То, чего я так боялась? То есть… папа одобряет? Не против? Ему Чез нравится?
Мне хотелось задать миллион вопросов, но я знала — все, что хотел, отец уже сказал.
Вот он обернулся, погрозил мне пальцем — и широким шагом направился в обход во двор.
— Хороший мужик, — донеслось до меня, — говоришь, наши, русские корни есть? Это мы проверим!
Я тихонько застонала, уже предвкушая, как именно папа будет это дело «проверять». Плавали, знаем. Охота, рыбалка, сплав на байдарках, поход в горы в экстремальных условиях…
Чую, летом нам будет особенно весело!
Со двора доносился шум машин и оживленные голоса… кажется, подъехали гости.
Я постояла, греясь на солнце и впитывая тепло и спокойствие весеннего сада ещё несколько минут, а потом встряхнулась, улыбнулась — и побежала в дом. Помогать, готовить, накрывать на стол.
Давай-давай. Нора, приди в чувство! Самое страшное уже позади, а впереди — напротив — много всего интересного, яркого, светлого и только самого-самого лучшего!
Одернула свитер, набросила куртку и сбежала с крыльца, улыбаясь Ирме Генриховне и застывшей с ней рядом красивой улыбчивой блондинке — Бьянке. Про сестру Чез мне уже успел много чего рассказать, и я искренне радовалась, что эта стойкая молодая женщина сейчас почти здорова и счастлива.
— А вот и наша Норочка, — бабушка Чеза, одетая в спортивный костюм, выглядела так, как будто только-только сошла с обложки модного журнала.
Чез — взмыленный, в одном свитере, с задранными рукавами и лихой банданой на голове больше напоминал разбойника, чем большого босса — и таким он мне казался еще роднее и ближе, что ли.
— Добрый день! Всем чудесного денечка! — улыбнулась широко и искренне.
И утонула на миг в жарком пламени, которое плеснуло в глазах Чеза.
«Девочка моя», — прочитала по губам.
В этот момент даже тихий и довольный смех бабули Ирмы меня не отвлек — я просто в очередной раз поняла, как безумно, бесконечно обожаю Чезаре и как мне повезло одним зимним вечером упасть именно под его машину.
Кажется, Чез тоже что-то понял. Потому что воткнул топор в пенек, который служил нам удобным местом для рубки дров, и широким шагом направился ко мне, чтобы через мгновение подхватить на руки и закружить.
— Девочка моя… Ну вот, а ты боялась…
Его поцелуй пах весной, свежим деревом, мятным привкусом и счастьем.
Где-то вдалеке со смехом и шутками начали праздновать нашу встречу гости. Два мира пересеклись — и катастрофы не случилось. Наоборот. Как будто собрались осколки в единое целое, и я, наконец, поняла, что это и есть счастье.
