Того боя, который должен был состояться шесть лет назад, не ждал разве что ленивый. Рекламная кампания была весьма раскрученной. К тому же Спартака многие любили, несмотря на его взрывной нрав. И очень многие желали ему победы!
— Ты помнишь, с кем я должен был драться? — уточняет Спартак.
На этот раз я отрицательно качаю головой. Потом задумываюсь… Кажется… того бойца звали Самиром…
— Самир Галиев! — выплёвывает Спартак, резко поднимаясь со стула. — Мне, честно говоря, наплевать, что он занял моё место. Да и совершенно не волнуют титулы и популярность.
Он начинает нервно расхаживать по кухне, потом приближается к холодильнику, достаёт бутылку с водой, жадно пьёт. Закрутив крышку, вытирает губы тыльной стороной ладони и поворачивается ко мне лицом.
— Но совсем не плевать на Алису. И на тебя…
— Как это связано с Алисой? — мой голос хрипнет от страха.
— Как я уже и сказал, Тась… Алиса — рычаг давления. Угрожая ей, они могут заставить меня делать всё, что угодно. В том числе и драться.
— Угрожая?.. — повторяю я шёпотом. — Но кто? Кто эти люди?
— Люди Самира, — цедит сквозь зубы Спартак. Опускается на стул, вновь садясь напротив меня. — Вчера я получил сообщение с неизвестного адреса. Меня поставили в известность, что я должен сделать официальное заявление прессе. Должен вызвать Самира на бой. В случае отказа пострадает Алиса.
— Но зачем это Самиру?
— Затем, что мои фанаты оспаривают его право быть чемпионом, — пожав плечами, Спартак откидывается на спинку стула. Тяжело вздохнув, устало трёт лицо. — Завтра я сделаю то, что они просят.
— Ты вызовешь его на бой? — ошеломлённо спрашиваю я.
— Конечно, я это сделаю, Тась, — Спартак подаётся вперёд и хватает мою руку. — Ради дочери я готов на всё. Даже погибнуть.
— Ты не погибнешь, — мой голос по-прежнему хрипит от напряжения, и я сжимаю руку Спартака. — И тебя невозможно победить.
— Ты всё ещё веришь в меня? — он криво ухмыляется, но глаза остаются серьёзными. Они заглядывают прямо в душу.
— Верю, — отзываюсь шёпотом. Переплетаю наши пальцы и позволяю себе утонуть в зелёных глазах чемпиона.
Он резко отпускает мою руку.
— Дело не в победе, Тась. Я просто хочу жить нормально. Увидеть, как взрослеет моя дочь. Стать для неё настоящим отцом, а не чужим дядей-тренером…
— Андрей никогда не был для неё настоящим отцом, — говорю я поспешно и тут же жалею о сказанном.
Лицо Спартака искажается гримасой ярости. Имя моего мужа и напоминание о том, что я выбрала именно его, вызывают в нём не просто гнев, а неистовую злость, бешенство!
— Твой Андрей — кусок дерьма! — мужчина вновь вскакивает. Нависает надо мной, уперевшись кулаками в стол. — Так уж вышло, что он неплохо нажился, когда я попал за решётку.
— Как он нажился? Что он сделал?
— А это имеет значение, Тась? — Спартак снова улыбается одними губами. — Тебя же это не волновало, когда ты замуж за него выходила.
Снова прожигает меня своим презрением. Под его взглядом хочется сжаться, уменьшиться до размеров молекулы. Но я расправляю плечи и, глядя в глаза Спартаку, говорю с таким же презрением:
— Ты меня бросил! Я осталась совсем одна! Беременная! Моей матери стало хуже. Ещё будучи в санатории она узнала, что тебя могут посадить, и очень переживала. А когда вернулась, на неё обрушилась новость, что я беременна. И, по-видимому, ребёнка буду растить одна, как и она меня когда-то. Не этого она для меня хотела…
Маска ярости с лица Спартака сползает, уступая место растерянности.
— Мама попала в больницу… — продолжаю я, облизав пересохшие губы. — Андрей предложил мне помощь. Взялся оплатить её лечение. Но взамен я должна была выйти за него. Даже обещал, что откажется от своих показаний против тебя.
Громко сглатываю. Спартак шарит глазами по моему лицу в ожидании продолжения.
— Я отказалась, — продолжаю звенящим голосом. — Отказалась, потому что не любила его… — всхлипываю. — Не могла представить свою жизнь с ним. А потом мамы не стало.
По моим щекам начинают бежать слёзы. Спартак медленно оседает на стул. И молчит… Молчит, потому что сказанное мной ошеломило его.
— Ты спросишь меня, почему я тогда всё-таки вышла за него? — яростно растираю слёзы по щекам, когда Спартак безмолвно кивает. — Потому что моя беременность была на грани выкидыша. Врачи не хотели мной заниматься. Для них я была пустым местом. Ни денег, ни мужа… Я жаловалась на плохое самочувствие и в конце концов из консультации меня сплавили в больницу. На сохранение. Только вот они ни черта не сохраняли моего ребёнка! А через неделю сказали, что плод замер. И что нужно вызывать роды. Если бы не Андрей и его повторное предложение, я бы потеряла Алису. Ведь я чувствовала, что она жива! Чувствовала, понимаешь? Но мне никто не верил… Я могла потерять своего Лисёнка…
Всё, я больше не могу говорить. Губы дрожат, зубы отбивают дробь. Тело тоже сотрясается. Прячу лицо в ладонях, пытаясь подавить начинающуюся истерику. Воспоминания слишком свежие, слишком невыносимые…
Тёплые ладони Спартака внезапно ложатся на мои плечи и разворачивают меня вместе со стулом. Я оказываюсь сначала в крепких объятьях, а потом в невесомости, потому что Спартак поднимает меня и несёт в гостиную. Садится на диван, а меня усаживает на свои колени.
Я льну к нему всем телом, сотрясаясь от рыданий. По телу расплывается такое блаженство от его таких родных объятий, что отстраняться совсем не хочется.
— Тася… — шепчет Спартак с надрывом. — Я не знал… Ничего не знал.
Заглядываю в его зелёные глаза. Провожу подушечкой пальца по колючей щеке.
— Конечно, ты не знал. Ты же отказался от меня.
Да, мне по-прежнему больно! Воспоминания шестилетней давности такие чёткие и яркие, словно это всё случилось только вчера.
Я помню отрешённое лицо Спартака, который говорил мне, что всё было обманом. Что наши отношения — фикция. И что я всё себе придумала.
Помню!
— Я думал… Я думал, что поступаю правильно, — хрипло, с надрывом говорит Спартак, сжимая мои щёки ладонями. — Ты не должна была
