с какой-то жижей в руках. Малышка ответственно подходит к своему лечению: на столе разложены таблетки в правильной очерёдности, сама она морщится, но продолжает вливать в себя народное, как я понял, средство, рецепт которого достался ей от бабушки.
Надеюсь, отравиться этой похлёбкой нельзя.
— Ты чего такой мрачный? — она чихает, а я посмеиваюсь от рекордных прыжков пушистой жопы — кот пугается и едва не влетает в стену от громкого звука. После он делает вид, что ничего не было: вальяжной походкой идёт к мискам и принимается активно грызть свои сухари.
— Думаю над вероятностью выживания моих кроссовок, которые я не убрал в шкаф. Я бы поставил процентов сорок на обнаружение под ними лужи завтра. Всё же мы с твоим проглотом ладим относительно первой встречи, — отшучиваюсь слабо, в то время как меня морально душит вся эта ситуация.
— А чего ты их не убрал? Они тебе надоели, но от сердца оторвать не можешь — решил избавиться таким образом? Я бы всё же повысила до шестидесяти.
— Пусть привыкает твоё животное. Да не об этом вообще речь, малыш. У меня новости есть. Не очень приятные, — начинаю всё-таки издалека. Наблюдаю за Врединой, перетаскиваю её на свои колени и слышу, как у неё стучат зубы. Знобит опять. — Так, пошли-ка в постель. Дрянь свою ты и в ней пить можешь.
Переношу её в спальню, держу кружку, пока она вьёт себе кокон из одеяла, и сажусь на край кровати спиной к малышке.
Потому что гораздо проще обо всём рассказывать, когда я не вижу её глаза.
В висках стучит от того, что сам себя успел накрутить. Мне всё кажется, что вот сейчас она отправит меня собирать какие-то незначительные вещи, которые появились в её квартире, а потом махнёт ладонью у меня перед носом и попросит забыть адрес.
Как же всё чертовски сложно.
— И теперь, солнце, я не знаю, что будет дальше. На подтасовку результатов рассчитывать не приходится, потому что врач всё же знакомый, матери я доверяю. Шанс, что этот ребёнок мой, есть.
— Но вы же..?
— Предохранялись? Да. Только гарантия в любом случае не сто процентов, — она замолкает. Хмурится, бездумно разглядывает содержимое собственной кружки и будто прямо на моих глазах становится ещё меньше, чем есть на самом деле.
Понимаю, что поступаю как последний мудак, но без сигарет мне сейчас не выжить. Запираюсь на балконе, тяну одну за другой, со всей силы впечатывая их в дно пепельницы.
Я не хочу уходить, но, если Вредина примет именно такое решение, мне придётся это сделать.
В данном вопросе последнее слово всё-таки за ней. Я не стану давить, хотя возможность такая имеется. Это просто будет абсолютно не честно.
После табачной отравы мышцы немного расслабляются.
Закрываю окно до щелчка и возвращаюсь в комнату, где девочка сидит в точно такой же позе — только теперь вокруг её ног вьётся кот. Топчет одеяло, а потом ложится и вытягивает лапы. Кладёт морду на них и смотрит на меня каким-то слишком человеческим взглядом.
— Мы сможем это пережить? — Вредина поднимает глаза, а я замечаю влажные кристаллы в уголках.
Знаю, какой ответ она хочет услышать. Я бы и сам хотел ей его дать, только, вот незадача, не научился в будущее заглядывать.
— Детка, я не знаю. Предугадать заранее невозможно, но… — дальше должно было быть что-то вроде «буду рад, если ты дашь идиоту шанс», но Вредина меня перебивает.
— Сможем. Давай сделаем вид, что минуту назад в конце предложения был не вопросительный знак, а точка. Мы сможем. У нас всё получится.
Моя маленькая женщина сейчас выглядит настолько воинственно, что я не берусь с ней спорить.
Показать может только время. И я рад, что оно у нас будет.
Это были очень долгие недели.
После первой я начала каждый день закрашивать красным сутки на календаре. Иногда нажим получался таким сильным, что маркер «прорезал» страницу и пачкал следующую.
Фармацевт начала узнавать меня по дергающемуся глазу. Мне кажется, я перепробовала все успокаивающие препараты из легально существующих — оставила в кассе приличную сумму, а эффекта так и не заметила.
Лора устраивала нам американские горки. Обычно она плакалась в трубку матери Матвея, а позже вся информация доходила до нас.
Естественно таким же надсадным голосом.
Мой мужчина просто не мог это игнорировать. С отцом он так и не наладил отношения — я старалась в это не лезть, потому что Матвей каждый раз расстраивался. Он, конечно, старался не показывать мне свои чувства, но по глазам всё было видно.
Все мы маленькие человечки, которым хочется быть достойными в глазах своих родителей и любимыми.
Я сбилась где-то на пятом разе ночных больничных приключений, когда одна особенно мнительная беременная девушка визжала и устраивала истерики лишь потому, что ребёнок внутри немного пошевелился.
Врачи начали вздыхать при виде нашей необычной компании где-то после третьего посещения.
Один раз Лора заявила, что я не имею к ситуации никакого отношения, так что мне совсем не обязательно приезжать вместе с Матвеем.
И сказано всё это было с таким гаденьким выражением на лице, что я сразу поняла — буду ездить, даже если превращусь в зомби от отсутствия полноценного ночного сна.
Отдавать в её загребущие лапы своего мужчину я решительно не собиралась.
Моего феникса так и не получилось доделать.
Постоянно случались какие-то непредвиденные обстоятельства — в один из дней я даже была готова поверить в лежащую на мне порчу, когда мы уже практически приступили к делу, как во всём здании, где находится студия Матвея, отключили электричество.
Очень мне тогда хотелось закричать от такой несправедливости, но всё же пришлось сдержаться, дабы не напугать других клиентов.
— Опять? — выглянула в коридор с лопаткой, которой переворачивала блинчики, и застала моего мужчину с ботинками в руках.
— Ну, малыш, это всё-таки прогресс: твой кот теперь хотя бы не пытается метить мои вещи. Переживём и это, — Матвей подмигнул мне и махнул, подозреваю, изуродованными кошачьими зубами шнурками.
Максику будет за чем побегать вечером. На этот раз серенькие — разнообразие всегда радует.
— Ты чем заниматься будешь сегодня? — готовые блины исчезали с тарелки, а я радовалась тому, что ни у кого из нас на зубах не хрустела скорлупа.
— Статью закончу и пойду разгребать рекламные заявки на почте. Там столько сообщений, что я просижу часа четыре, не меньше, — я поморщилась, потому что живо представила, как мне придётся придумывать тексты
