двуспальную кровать, торшер с ажурным абажуром, комод, зеркальный шкаф, журнальный столик… стоп, это, кажется, уже было. Поняв, что список мечты идёт по второму кругу, сбегаю на поиски Тимура, который минут двадцать назад благоразумно свернул в отдел бытовой техники.
Так и есть. Братец развлекается разглядыванием своих кругов под глазами в зеркальной дверце одного из холодильников. Жестокое похмелье в сочетании с семинаром по менеджменту не лучшим образом отразились на его настроении. И всё же, при виде меня он слабо улыбается.
Невольно просияв, собираюсь состроить ему рожицу, но лишь глухо чертыхаюсь, заметив краем глаза двух своих бывших одноклассников – Женю Морозова и Васю Одинцова. Парни о чём-то тихо переговариваются, бросая в его сторону недобрые взгляды. Можно не сомневаться – троица между собой знакома. Знать противника в лицо первое правило враждующих сторон.
Мгновенно оценив столь неприкрытый интерес к своей персоне, Тимур чуть расставляет ноги для лучшей устойчивости, и вытаскивает руки из карманов. Неприметно, но крайне однозначно ведёт плечами, словно давая понять, что в случае чего с готовностью даст отпор. Он сейчас один на чужой территории и в любую секунду может огрести… или навалять, если получится.
Сложно вот так сразу сказать, на чём держится этот многолетний конфликт – социальное неравенство или подростковая тяга к самоутверждению. Всего понемногу. В любом случае шансы Тимура получить в челюсть сейчас реальны как никогда и вряд ли кто-нибудь полезет разбираться. Посторонним проще не вмешиваться.
– О, и Уварова здесь, – скалится Одинцов, отчего Морозов разом приосанивается и начинает демонстративно разминать руки. Покрасоваться силой перед девчонкой, что может быть круче? Сейчас и не верится, что этот павлин мне когда-то мог нравиться.
И всё-таки в первую секунду проклятая зависимость от мнения окружающих требует сделать вид, что я Беданова знать не знаю. От волнения внутри всё холодеет. В том, чтобы связаться с выходцем Складов примерно столько же чести, сколько в статусе общей давалки или участии в групповом избиении пенсионера. Да чего уж, ребята с окраины славятся делами и похуже. Он бы понял. Наверное.
Но разве можно всех вот так, под одну гребёнку? Разве Тимур такой?!
«Отморозок, моральный урод, подонок, шизофреник» – ехидно нашёптывает память определения, которыми сама же его чествовала не далее как на днях. И вопрос, когда я ошибалась – тогда или сейчас – по-прежнему актуален. В обмен на что он переслал мои снимки Каурову? О чём молчит Ира? Благородства здесь ни на грош, но всё же…
Тимур неотрывно смотрит мне в лицо, и в его глазах я не нахожу ответов, только вызов. Может ещё капельку иронии. Ровно столько, чтобы хватило донести – он видит меня насквозь и уже знает, в чью пользу будет решение.
– Привет, – лучезарно улыбаюсь парням, невидяще глянув сквозь сводного брата. Этого достаточно, чтобы заметить, как тот озадаченно хмурится.
Выкуси, самодовольная задница.
А затем… затем я так же не глядя, протягиваю руку и уверенно переплетаю наши пальцы. От его резкого выдоха тёплая дрожь проходит по всему телу. Пускай думают, что хотят: бывшие одноклассники, родители, да хоть весь мир! Рядом с ним не страшно. И Тимур пусть сколько угодно играет в независимость. Я чувствую, для него это значило многое.
– Вот тебе и недотрога, – присвистывает Одинцов, переглядываясь с товарищем.
– Течёшь по гопникам? – желчно цедит Морозов, после чего делает шаг вперёд, затем ещё один и ещё пока его лицо оказывается в паре сантиметров от моего. – Тебя уже пустили разок по кругу, как племяшку мою, а? Помойка.
– Помойка у тебя во рту, – рычит Тимур, сминая в кулаке ворот Жениного свитера.
– Ребята, какие-то проблемы? – хмурится подошедший охранник. К нашему счастью крепкий на вид дядька.
– Никаких проблем, – заверяю его, отчаянно стискивая пальцы сводного брата. Ребята с детства занимаются борьбой, они от него мокрого места не оставят. А у Женьки ещё и личное замешано – родственница повесилась, не пережив позора. Зачем нарываться?
– Всё в норме, – неожиданно подыгрывает Тимур, от души хлопая Женю по плечу. Так что у того клацают зубы. – Давно не виделись просто. Ну, нам пора, вечером потрещим. На старом месте. С меня освежитель дыхания.
– Рехнулся?! Они тебя покалечат, – шиплю, едва парни под присмотром охранника отошли на достаточное расстояние. Странно, но у Тимура так лихорадочно горят глаза, что он кажется ещё более пьяным, чем вчера.
– Боишься меня, боишься за меня… Послушай, зайка серенький, мне, конечно, льстит второе, но давай остановимся на первом. Ты мне почти родня, если мы всё-таки разок другой пошалим, то с какими глазами мне потом гулять на твоей свадьбе?
– Катись к чёрту, – желаю от души. Я не слепая, вижу, как он порою смотрит, но никогда не задумывалась, что так может выглядеть обычная похоть. Попользоваться и отдать другому – разве можно говорить об этом настолько буднично? Идиот.
Вечером следующего дня…
– Ты какой чай будешь: чёрный, ягодный? – спрашиваю, доставая из рюкзака купленный по дороге с универа рулет.
– Нет, с бергамотом, – улыбается Ирка, закидывая ноги на соседний стул. На ней разные носки, серый и тёмно-синий, оба аккуратно заштопанные на большом пальце, и я тактично отвожу взгляд, потянувшись за коробками с заваркой. Достаток здесь у каждого не ахти, некоторым приходится выживать за чертою бедности.
– Как думаешь, Тимур долго будет убираться в спортзале? – интересуюсь, чтобы хоть как-то разрядить угнетающую неловкость.
Надо же, бергамот действительно есть, удачно совпало. У нас дома его никто не пил, да и Беда сдаётся мне кофеман, а Анжела предпочитает напитки покрепче.
– Боишься получить по шее, если он меня тут застанет?
– А должна?
Приглашая Астахову в гости, о такой возможности я как-то не подумала.
– Тимур умеет прикинуться душкой, да? – иронично смеётся Ира.
У меня всё внутри сжимается. Кажется, я догадываюсь, что она сейчас скажет, но меньше всего это хочется услышать от посторонних. Ну не может же всё быть настолько очевидным. Я стараюсь! Сегодня даже не смотрела в его сторону…
– Разве? – проливаю кипяток мимо кружки. – Да блин!
– Давай помогу, – оттеснив меня к стене, она по-хозяйски доливает воду, достаёт из нижнего шкафчика сахарницу, и только убедившись, что на столе есть всё необходимое, отходит со своим чаем к окну. – Лер, прости, если лезу не в своё дело, но Беда последний
