Смерть — не то, с чем я имела большой опыт. У меня до сих пор живы все до единого бабушки и дедушки, я никогда не теряла друзей, а из-за сильной аллергии моей мамы на шерсть домашних животных у нас никогда не было собаки или кошки, когда я росла.
Для меня смерть ограничивается часом просмотра телепередач, которые я смотрю с Кейденс каждую неделю, где кого-то убивают, а наш любимый дуэт полицейских детективов раскрывает дело, оставляя время для того, чтобы обвинение представило свои доводы и добилось обвинительного приговора.
Подняв взгляд, я смотрю в лицо мужчине, в которого, как понимаю, влюбляюсь. Я знала это еще до того, как разобрала рамку и увидела любовную записку, написанную ему другой женщиной. Я поняла это ранее сегодня вечером, когда мы вместе ужинали и смеялись над тем, как было бы здорово, если бы я запустила следующий модный тренд.
— Я больше не говорю о ней, — Николас обхватывают ладонями мои щеки, продолжив тихо говорить. — Она умерла, когда я учился в колледже. Прошло много времени.
«Много времени» является субъективным, когда речь идет о сердце. Он не мог сказать мне, любит ли он ее по-прежнему, потому что какая-то его часть любит. Я вижу это по лицу мужчины, но вижу там и кое-что еще, и все это направлено на меня.
— Ее убил родной отец? — я спрашиваю, потому что все еще пытаюсь это осмыслить. Мой папа заботится обо мне. Возможно, ему не нравится тот факт, что я живу одна в Нью-Йорке, но уверена, что он сделает все, что в его силах, чтобы защитить меня.
Он ласкает мои плечи через пальто.
— Он расстрелял всю семью Бриеллы. В живых остался только один человек. Ее сестра выкарабкалась.
— Он в тюрьме? Его посадили?
Глубоко вздохнув, он опускает взгляд на рамку, прежде чем ответить.
— Этот ублюдок последним застрелил себя. К счастью, он не выжил.
Это трагедия эпических масштабов. Я хочу больше подробностей. Хочу понять, как он узнал и почему записка, которую написала ему Бриелла, покрыта брызгами чего-то похожего на кровь. Однако я прикусываю язык, потому что сейчас не время спрашивать о деталях, которые больше не имеют значения. Он потерял кого-то, кого любил, ужасно жестоким образом.
— Мы можем вернуться в постель, Николас? Я просто хочу обниматься, пока мне не придется уйти.
Он медленно кивает.
— Я хочу этого. Я хочу тебя, София.
***
— Ты говоришь о семье Вандервелль, Соф, — Кейденс намазывает маслом ломтик тоста. — Я помню, когда это случилось. Это было за пару недель до Рождества. Весь Северо-восток был в трауре по этому поводу.
Я не могла знать. Восемь лет назад, когда это случилось, я жила во Флориде. И на новости не обращала никакого внимания. Я знаю не так уж много шестнадцатилетних ребят, которые это делают. Очевидно, Кейденс — одна из них.
— В нашей школе был сбор средств, — она прожевывает маленький кусочек своего омлета. — Одна из дочерей выжила, и женщина, жившая рядом с семьей, организовала сбор средств для оплаты ее больничных счетов и на восстановление. Мы продавали булавки в форме маленьких сердечек. И собрали для нее много денег.
Иногда жизненные пути пересекаются самым неожиданным образом.
— Я не могу себе представить, через что прошла эта девушка.
— Я познакомилась с ней в прошлом году, — подруга делает глоток из стакана с молоком, который заказала. — Она приехала в «Нову» со своим мужем. Я узнала ее по фотографиям в газете, а потом, когда девушка представилась, удостоверилась, что это она. Ее зовут Лили Паркер.
— Лили Паркер? — спрашиваю я, попробовав омлет, который заказала.
Я написала Кейденс, чтобы она встретилась со мной здесь во время перерыва на обед. Поцеловав Николаса на прощание, запрыгнула в такси и сразу же отправилась на работу. Я переоделась в платье, которое храню в офисе, в своем шкафчике, и, быстро причесавшись, сидела за своим столом, готовая приступить к работе, когда в семь вошел мистер Фостер.
Сейчас около десяти, и поскольку видеоконференция прошло без сучка и задоринки, я спросила, могу ли я пообедать пораньше. Он согласился и даже предложил мне дополнительный час, так как был в таком хорошем настроении.
— Так я и сказала, — Кейденс ударяет по донышку бутылки с горчицей на столе, целясь в свой тост.
— Ты собираешься намазать свой тост горчицей? — я морщу нос.
— Фири это нравится, — говорит она, не переставая улыбаться. — У него необычный вкус.
Я отбрасываю мысль о том, каково это на вкус, и вместо этого возвращаюсь к Лили.
— Я работала с Лили, когда работала в «Хьюз Энтерпрайзиз».
У меня сразу же перед глазами появляется образ миниатюрной рыжеволосой девушки, которая руководит техническим отделом в компании, в которой я работала, когда только приехала в Нью-Йорк. Мы не очень часто общались, потому что я была помощником другого руководителя, но она была дружелюбной и услужливой. Я понятия не имела, что она пережила такой личный ад.
— Я не общалась с ней за исключением всего пары слов, когда она приехала в «Нову», но она кажется обыденной. Не знаю, как бы я пережила потерю всей своей семьи за одну ночь. Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь сможет с этим смириться.
Я тоже. Подобный ужасный опыт навсегда запечатлелся бы в чьей-то памяти. И Лили, и Николас в ту ночь потеряли людей, которых любили. Это должно создать связь, которая будет столь же нерушимой, сколь и уникальной.
Глава 33
Николас
— В очках ты выглядишь гораздо лучше, Николас. Ты всегда должен их носить, — говорит моя мама, когда я сажусь рядом с ней на узорчатый диван, который она купила, когда я еще был ребенком.
Я предлагал обновить квартиру моих родителей, но они всегда говорили мне, что в квартире, в которой живут, нет ничего плохого. Они правы. Она согревает их зимой, а шумный кондиционер, который мой отец установил в окне их спальни, сохраняет часть помещения прохладной летом.
С эстетической точки зрения это путешествие во времена двадцатилетней давности. Все пространство нуждается в реконструкции, но за прошедшие годы я понял, что декор — спорный вопрос только в моих глазах.
— Я кое-кого встретил.
Я не смотрю в ее сторону, когда говорю это. У моей мамы есть стандарты для ее сыновей, которым никто никогда не будет соответствовать. Вероятно, именно по этой причине мы все трое до сих пор одиноки.
— Женщину?
Этот вопрос нелеп. Также он является буфером между ее удивлением и ответом, который вертится у нее на кончике языка. Я рассказывал своей матери только о двух женщинах из своего прошлого. Бриелла была одной, а другая — мимолетным увлечением, которое длилось не более дня после того, как я сказал своей матери о своих чувствах к ней.
Она ерзает на своем месте, прочищая горло самым громким из возможных способов, прежде чем выплюнуть два слова, которые, я знаю, прозвучат.
— Это интрижка.
— Я слишком стар для интрижки, — бросаю я в ответ с широкой улыбкой. Этой улыбки она жаждет, когда я вхожу в дверь. Она знает, что я хочу ее одобрения во всех аспектах своей жизни, включая женщин, с которыми встречаюсь. Вот почему я редко упоминаю о них. Нет необходимости открывать эту дверь, если я не готов переступить через нее, представив ее женщине, о которой идет речь. — Это нечто большее. Я схожу по ней с ума.
Она поправляет свои очки на переносице, прежде чем провести рукой по своим каштановым кудрям.
— Как зовут эту девушку?
— София, — я говорю и продолжаю, — София Риз. Она красивая и талантливая.
— Разве не все они такие? — спрашивает она едва слышно. — Чем занимается София Риз?
Она заставляет меня хотеть того, чего, как я думал, больше никогда не захочу. Она заставляет меня чувствовать, что есть надежда.
— Она ассистент директора компании в центре города, — я намеренно избегаю конкретики, чтобы сосредоточиться на будущем, которое, как я знаю, София строит для себя сама. — А еще она дизайнер.
