что-то, и каждый раз ворчал, что она его дёргает по пустякам.
А Костя ещё со школы увлёкся работой по дереву. И уже тогда знал, чем будет заниматься дальше и в какую сторону двигаться. Сам начинал с малого свой бизнес и к двадцати семи годам уже имел большую плотницкую мастерскую, уважаемое среди специалистов своего дела и клиентов имя и репутацию. Хорошо зарабатывал, я точно знала, потому что вела всю его бухгалтерию. Прибыль у мастерской была приличная.
И ещё он был настоящим художником. Я видела, какие невероятно красивые вещи он создаёт своими руками.
Я не переставала им восхищаться. До внутренней дрожи, до замирающего и падающего куда-то вниз сердца.
Я смотрела на, когда-то давно замершие навсегда, стрелки старинных часов на стене, и чувствовала, что моя жизнь так-же застыла в неподвижности как и они. Встала на тягучую и муторную паузу. Без Кости, кажется, даже воздух в комнате стал безжизненным и густо наполненным тоской. А тишина угнетала.
Сегодня я, ночевала одна. Вечером Костя уехал домой, чтобы собрать вещи в дорогу и решить какие-то свои неотложные дела. Я не стала раскладывать на ночь диван. Только достала из шкафа своё тёплое одеяло, подушку на которой всё это время спал Костя и уткнулась в неё вдыхая запах любимого. Сегодня на ней буду спать я. Чем скорее усну, тем скорее пройдёт первая ночь без него.
Я хотела проводить его утром в аэропорт, но Костя решительно отказался. Вечером перед его уходом, мы даже немного поспорили из-за этого.
— Солнышко, ну не люблю я прощаться на вокзалах и в аэропортах. Кажется, что прощаешься с человеком навсегда и вы больше никогда не увидитесь. Лучше сейчас, дома. И я буду представлять, как ты меня здесь ждёшь, в этой комнате. А не то, как ты грустно смотришь вслед улетающему самолёту.
И я уступила. Попрощались у дверей. Он долго целовал меня уходя, шептал, что будет скучать, а потом решительно вышел из квартиры и ни разу не обернулся.
Умом я понимала, что наша разлука будет недолгой. Меньше недели. Ну, ездят же люди в командировки, работают вахтами, в армии служат в конце концов. Расстаются на большее время и как-то переживают долгую разлуку, а мы уже через несколько дней снова будем вместе. С этими мыслями я, наконец, провалилась в сон.
Утром Костя позвонил мне уже из аэропорта.
— Я ещё не улетел, а уже скучаю. Всю ночь проворочался в кровати. Без тебя не спится. Привык, что ты рядом сопишь. — посмеивался над собой он.
— Я тоже уже скучаю. — пожаловалась я. — Прилетай скорее.
На заднем плане в телефоне слышался шум аэропорта, перезвон динамиков перед объявлениями, голос диктора. Я живо представляла себе картинку Пулково и жутко жалела о том, что я сейчас не с Костей.
— Агата, я вернусь очень быстро, обещаю. Прости, что так получилось. Что оставил тебя одну. — в голосе Кости было сожаление и я чувствовала, что парню тоже невесело.
От мысли, что у нас совсем не остаётся времени говорить друг с другом, у меня внутри всё сжималось. Сейчас он сядет в самолёт и отключит телефон. И будет ли у него потом время звонить мне? Может, всё его время займут проблемы которые он полетел так срочно решать.
— Ты только не грусти там, ладно? И не скучай! Новый год с Викой будешь встречать?
— Наверное… — я ещё не решила окончательно. Оставаться совсем одной дома не хотелось, но и праздновать в компании незнакомых Викиных с Максимом друзей, тоже не горела желанием.
— Смотри там, чтобы никаких Яш, Саш, и Паш! — с шутливой ревностью предупредил меня Костя. — Приеду, всем им головы поотрываю!
Я только посмеялась в ответ.
— Даже не переживай. Обещаю, что даже не заговорю ни с одним из перечисленных!
— Костик, заканчивай. Нам посадку объявили. — капризно пронудел девичий голосок на заднем плане. — Не забудь мою сумку с ноутом взять.
Я не хотела верить своим ушам. Это же не Надин голос? Очень похож! Я застыла, не в силах сделать очередной вдох. Он со своей Надей летит куда-то встречать Новый год?!
— Солнышко, мне пора, посадку объявили. Не скучай. Целую тебя! Как прилетим — позвоню.
Прилетим! Он не один. Мне не показалась.
— Пока. — едва прошептала я онемевшими губами, прижимая трубку к уху.
В каком-то кинофильме я видела спецэффекты, когда живой человек превращается в каменное изваяние. Сначала каменная броня сковывает ноги, потом ползёт выше и выше, охватывает живот, руки, грудь и, наконец, голову. И только глаза ещё остаются живыми некоторое время, но потом и они замирают.
Я медленно превращалась в каменное изваяние.
— Надя, оставь сумку, я сам возьму! — Костя не успел вовремя отключить телефон.
Щёлк! Мой счастливый мир схлопнулся и погрузился в непроглядную каменную темноту.
— Ну подожди, Агата! Может, всё совсем не так, как тебе показалось! — упрямства моей подруге было не занимать. Она упорно сопротивлялась моим доводам.
— Что не так, Вик? — развела я руками. — Ты вообще на моей стороне? Почему ты его оправдываешь?
Пока Вика добиралась ко мне через заснеженный город, моё настроение успело кардинально поменяться уже несколько раз. Когда я, наконец, вышла из ступора, я смеялась. Горько, отчаянно, до слёз. Над собой, над своей доверчивостью, над тем, что всегда, всегда чёрт побери, думаю о людях лучше, чем они есть на самом деле. Над тем, что я дура, глупая, наивная. Что стоило кому-то пригреть меня, как бездомного котёнка на груди, приласкать, и я распахнула душу и сердце. И меня тут же пнули.
Потом, до икоты рыдала от обиды и разочарования. Задыхалась от слёз, пила холодную воду, чтобы успокоиться, и снова рыдала до заложенного носа.
Сейчас я злилась. На себя, на Костю, на весь мир и заодно на подругу, пытающуюся успокоить меня.
— Ну, смотри. — Вика, в отличие от меня, сохраняла ледяное спокойствие и пыталась рассуждать логически. — Ты говорила, что их родители — соседи. Живут рядом. Возможно, эта Надя полетела домой, к маме с папой, встречать Новый год. Может это просто совпадение! Случайно летят одним рейсом с твоим Костей.
— Ага. Совпадение. — мне в совпадение не верилось хоть тресни. — Почему он тогда не сказал мне об этом?
— Не хотел что бы ты переживала и ревновала? — Вика хладнокровно размешивала сахар в чашке чая. Постучала вынутой ложкой о край, стряхивая капли, и положила её рядом на салфетку. — Ты же девочка