– Виктория Михайловна, – помешивая горячий кофе, задумчиво спросил Балканский, – мы с вами нигде раньше не встречались? – И бросил на подчиненную колючий и внимательный взгляд.
– Нет, – чересчур поспешно и слишком горячо отозвалась Виктория Михайловна.
– А у меня стойкое ощущение, что я вас где-то видел. – Президент смотрел очень пристально и внимательно, не отводя глаз, словно искал ответ на мучительный вопрос. Виктория Михайловна внутренне съежилась. Уж больно строг. Она врать не умеет. Лучше отвести глаза, чтобы не сорваться.
– Да господь с вами, Геннадий Николаевич. Где вы могли меня видеть. У нас с вами слишком разное общественное положение. Вряд ли наши пути когда-нибудь пересекались. – Виктория Михайловна еле сдерживала себя, чтобы не рассмеяться. Она мысленно примеривала президенту ватные брови и бороду. Получалось очень смешно. Интересно, с чего ему в голову взбрела мысль изображать из себя Деда Мороза в ночь тридцать первого декабря и разносить детишкам подарки? Волнение ее улетучилось. Балканский ее не помнил, и это очень хорошо. Ее все устраивало. Увольнение ей точно не грозило, а это значило, что все ее опасения напрасны.
– Спасибо за кофе, Виктория Михайловна, мне пора, – проговорил Геннадий Николаевич. В словах не было ничего необычного, но прозвучали они недовольно.
– Вы даже кофе не попробовали, – растерялась Виктория Михайловна.
– В следующий раз. Не забудьте, пожалуйста, зайти в отдел кадров за приказом. – Балканский поднялся.
– За каким приказом? – У Виктории Михайловны екнуло сердце.
– Поощрительным, конечно. Чего вы так испугались? – Балканский улыбнулся.
– Да, да, конечно. Спасибо.
– Вам спасибо. Вы молодчина и очень отважная женщина. Честно признайтесь, было страшно?
– Очень, – искренне ответила Виктория Михайловна.
– Я так примерно и думал. Не провожайте. До свидания. – Балканский протянул руку.
Виктория Михайловна оторопела, но быстро пришла в себя. Правильно, она для него не женщина, а коллега. Вполне естественный жест. Она протянула правую руку навстречу, почему-то очень хотелось зажмуриться. Ее ладошка утонула в огромной ручище Геннадия Николаевича. Он осторожно потряс ее пальчики, отпустил, резко повернулся и направился к выходу.
– До свидания, всего хорошего. – Слова Виктории Михайловны были адресованы спине президента, потому что он сам уже почти скрылся за дверью.
Виктория Михайловна не могла прийти в себя очень долго. Чудеса, да и только. Сам президент не побрезговал выразить благодарность. Но это еще полбеды. Она теперь не сомневалась, что именно Геннадий Николаевич ввалился пьяным в ее прихожую в новогоднюю ночь. Ситуация была настолько странная и запутанная, что объяснить происходящее она не могла. И еще она знала одно: никогда в жизни она не испытывала такого необъяснимого волнения при виде мужчины. Да что там при виде. Если быть честной, в последние месяцы не проходило и дня, чтобы она не думала о нем. Только не хватало на старости лет влюбиться. Стыдобища.
Геннадий Николаевич Балканский, по общепринятым меркам, был настоящим баловнем судьбы. Ему повезло родиться в прекрасной семье, где царили взаимная любовь и полное взаимопонимание. Ко всему прочему, папа состоял на государственной службе и являлся крупным номенклатурным работником, что определяло прочный семейный достаток и жизненные привилегии. Мама Геночке досталась тоже непростая. Она была продолжательницей знаменитой актерской династии и блистала как драматическая актриса. Для маленького Гены было совершенно естественно общаться с людьми интересными и знаменитыми на всю страну, которых его сверстники видели только в кино, на обложках журналов или на телевизионных экранах.
Он был единственным и любимым ребенком в семье. Это, вопреки общепризнанному мнению, нисколько не испортило мальчика. Он прекрасно учился, гонял футбольный мяч, немного хулиганил и не чувствовал себя особенным. Время летело быстро, мальчик вырос. В отличие от многих сверстников он твердо знал, что его интересует. У него не было проблем с выбором профессии. С восьмого класса он начал серьезно увлекаться авиамоделизмом. Гена имел возможность поступить в любой вуз. Это была не проблема. Один папин звонок – и его принял бы в объятия любой, самый престижный институт столицы. Но Гена выбрал путь самостоятельно. Он отнес документы в Московский авиационный институт и прекрасно сдал вступительные экзамены. Учеба его не разочаровала. Студенческая жизнь была яркой, увлекательной. Он носил фамилию отца, и никто из его сокурсников не подозревал, что его мама знаменитость.
Потом пришла любовь, первая, настоящая, на всю жизнь. Они учились с Леночкой в одном институте, а познакомились на картошке. Поженились на четвертом курсе. Защищала Ленка диплом уже с огромным животом. Живот и впрямь был нереальным. Геннадий никак не мог постичь природу этого волшебства. Прикладывал с трепетом голову к животу жены и шептал: «Футболист будет». На что Леночка неизменно и уверенно отвечала: «Девочка». Не угадал никто. Родилась двойня. Два замечательных орущих розовых карапуза. Девочка и мальчик. Прохор и Маруся. Как же он был тогда счастлив! Он не допускал ни малейшей мысли, что может быть иначе.
Все было прекрасно. Он защитил кандидатскую, потом докторскую, работал по специальности. Дети росли. Любовь не кончалась. Она стала немного другой, не хуже и не лучше, более насыщенной, что ли. Геннадий Николаевич не сомневался, что так будет всегда, вечно, до конца дней.
Закончилась сказка в один страшный и непредсказуемый миг. Все начиналось обыденно, а обернулось трагедией. Леночка в ту страшную пятницу поехала с Прохором на дачу. Маруся чуть приболела, и ее оставили на выходные в городе с дедушкой и бабушкой. У него на носу висела сдача проекта, и он собирался приехать на дачу чуть позже. Сроки трещали по всем швам. Ничего особенного, обычная житейская ситуация. Не было никаких оснований для волнений. Леночка водила машину отлично. У нее была уверенная, мужская манера вождения. Несмотря на свою хрупкость, характером она обладала уникальным. Кто мог предугадать, что в то время, когда Леночка с сыном садятся в машину, деревенский мужик накачивает себя самогоном для того, чтобы потом сесть за руль разбитого грузовика, в пьяном угаре выехать на встречную полосу и убить себя, его жену и его сына?
Вспоминая то страшное время, Балканский до сих пор не понимал, как он выжил. Все потеряло смысл после гибели жены и сына. У него было два пути – или умереть, или попасть в психушку. Если бы не Маруся, так бы и произошло. На краю отчаяния, когда уже не оставалось сил жить, он увидел заплаканные, несчастные, как у испуганного до смерти зверька, глаза дочери. Это был миг, когда он очнулся и понял, что не имеет права упиваться собственным горем. Он потерял слишком много, но у него осталась дочь. И он обязан был взять себя в руки и сделать все возможное, чтобы она была счастливой. Геннадий Николаевич открывал утром глаза, а они не открывались. Ночью было лучше. У него оставалась надежда, что сегодня ему приснятся Леночка и Прохор. День не приносил радости. Когда ему на похоронах родственники и знакомые, словно сговорившись, твердили: «Надо жить дальше» – и еще: «Ты сильный, ты справишься», – ему хотелось убить всех без разбора. Что они понимают? Какую беспросветную чушь несут. Жить… А зачем? Какой в этом смысл? Для чего? Все потеряло смысл. Все, кроме Маруси.
