Николь не хотела ничего чувствовать, но его страсть захватила и ее, и когда он ушел, еще раз пообещав, что вернется, долго с молчаливым сожалением смотрела ему вслед. Ей не нужны были болезненно будоражащие душу напрасные надежды, но они захватили все ее существо и укрыться от них было негде.
Неимоверным усилием воли оторвавшись от Николь, де Мариньи быстрыми шагами отправился к деревенской гостинице. Ему отчаянно не хотелось уезжать. Все свои прежние увлечения казались ему сейчас ничтожными. Он отдал бы всех своих прежних любовниц скопом за возможность спокойно жить с этой девочкой в этом захолустье, поскольку везти ее в Париж было бы настоящим преступлением.
Виконт без колебаний поставил бы на кон свои успехи в Версале и блестящее положение при дворе Людовика XVI против одной-единственной улыбки Николь, предназначенной ему одному. Найдя своих слуг привольно сидящими в трактире, приказал им заложить лошадей и отправляться в дорогу. На вопрос, куда они едут, ответил: — «В Париж!», чем вызвал недоуменные взгляды.
Заметивший эти переглядки де Мариньи скептически усмехнулся. Они были правы в своем недоумении. Уезжая пару недель назад из Версаля по приказу старшего брата, графа Монферена, опасавшегося, что мужья-рогоносцы подошлют к нему наемных убийц, де Мариньи пообещал, что вернется не ранее, чем через полгода.
Прибыв в Париж и едва приведя себя в порядок, виконт поспешил к отцу Николь. Дом маркиза д'Артуа на улице Грюнблат походил на небольшую крепость. На первом этаже вместо окон были небольшие бойницы, и весь он был сложен из огромных серых камней.
Таких древних строений в столице Франции почти не осталось, и де Мариньи скептически относился к столь неудобным для жилья зданиям. Маркиз принял его стоя, в мрачном кабинете на втором этаже. Услышав неожиданную просьбу виконта признать дочь, не смог сдержать своего небрежного изумления.
— Николетта! Да я и забыл о ее существовании! Зачем вам это нужно, де Мариньи?
Виконт не хотел признаваться, что влюбился. Ответил заносчиво, забыв, что здесь он лишь жалкий проситель:
— Это мое дело!
Такой ответ не понравился не менее горделивому маркизу.
— Мне о ней даже вспоминать неприятно, не то что что-то для нее делать. Ее мать… Это была просто минутная прихоть. И ничего больше. Ну, вы прекрасно знаете, как это бывает.
Кипя от гнева, де Мариньи всё же попытался совладать и с собой, и с собеседником.
— Но ведь это ваша дочь! Ваша кровь! Неужели вас это не волнует?
Маркиз насмешливо опроверг:
— Конечно, нет! Если думать обо всех ублюдках, что произвел на свет, времени не хватит. Хотя заботиться меня заставили только об этой. Но у вас, я думаю, тоже есть внебрачные дети?
Этот вопрос поставил виконта в тупик. Он о таких не знал, но этого не означало, что их не могло быть. Он тоже жил весело и безалаберно, не считая нужным справляться о дальнейшей жизни своих случайных и неслучайных любовниц. Понимая, что его планы летят к чертям, постарался воззвать к чести и совести маркиза, чем вызвал у того только ироничный смех.
— Извините, виконт, но если вы влюбились, то это только ваша проблема. Добивайтесь ее сами, знаете же, что женитьба в этом случае вовсе не обязательна. А мне некогда заниматься глупостями. У меня много государственных дел. — И встал, давая понять, что аудиенция окончена.
Де Мариньи страстно захотелось вызвать его на дуэль, но что это даст? Что он убьет маркиза, не вызывало сомнений, но какой в этом смысл? В этом-то случае Николь навсегда останется незаконнорожденной…
Можно было, конечно, поговорить с единственным оставшимся в живых законным ребенком маркиза, братом Николь, но того не было во Франции. Насколько де Мариньи знал, тот опять отправился во Фландрию, где у его покойной матери были обширные владения, перешедшие теперь к ее единственному наследнику.
Приехав в свой уютный дом, виконт принялся метаться по огромному залу на первом этаже. Что же ему делать? Если он попытается жениться на безродной девушке, его запросто могут объявить спятившим и навсегда запереть в сумасшедшем доме.
Есть еще старший брат, глава рода, у которого он обязан испросить разрешения на свою женитьбу, но Рене на подобный мезальянс никогда не согласится. Чувствуя, что зашел в тупик, де Мариньи внезапно вспомнил об Америке.
А что, если увезти Николь туда? У них есть корабли, так что это не будет для него трудностью. Но она такая хрупкая, как она перенесет это трудное путешествие? И согласится ли она ради него покинуть родину? К тому же она так обижена на него после его идиотского похода к ней той ночью…
Вопросов было больше, чем ответов. Де Мариньи впервые в жизни попал в такое сложное и неприятное положение, с каждым днем становившимся всё более и более безвыходным. Прошла неделя, но он так и не смог ничего решить.
Очередным вечером встречаясь в кабачке возле старой ратуши с друзьями, он привлек их внимание своим рассеянным, даже мрачным, видом. Они пристали к нему с расспросами, но ничего не добились. Они бы еще долго зубоскалили по этому поводу, но зашедший внутрь барон Бриссар небрежно поинтересовался:
— Знаете последние новости?
Все заинтересовались, и он поведал:
— Маркиз д'Артуа в трауре. Его сын разбился, катаясь во Фландрии верхом на буйном, практически необъезженном жеребце. Его тело вчера привезли в Париж. Похороны завтра.
Вскочив, виконт молча вышел, даже не попрощавшись. Что теперь будет? Смягчится ли маркиз и признает теперь уже единственного своего ребенка или будет упорствовать в своем жестоком намерении?
Он решил пойти к маркизу снова, выждав для этого приличное время, но маркиз пришел к нему сам, когда после похорон не прошло и трех дней.
— Что ж, виконт, похоже, что сама судьба идет вам навстречу. — Маркиз вовсе не производил впечатления убитого горем старика. Наоборот, был бодр и одет с иголочки. — Я написал королю прошение о признании Николетты. Теперь ваша очередь. Если вы и впрямь решили на ней жениться, то прошение о введении ее во дворянство подавайте сами.
Через две недели виконт де Мариньи и маркиз д'Артуа ехали по одной дороге, но в разных каретах. Виконт с трудом выносил заносчивость маркиза, и был рад решению будущего тестя добираться до шато по отдельности.
Стоило им показаться в Байе, как во всех близлежащих деревнях, принадлежащих маркизу, начался настоящий переполох. Естественно, гербы д'Артуа здесь не видели уже много лет. Когда они подъехали к шато, бледная Николь стояла у входа, нервно теребя накинутую на плечи пелерину.
Маркиз едва кивнул дочери головой.
