— Мне пришлось буквально вытащить из него все это, — продолжала Памела, глядя Даниэлу в глаза. — Но он во всем сознался.
— Во всем? — грубо переспросил он и потрогал пальцами шрам на брови.
— Даниэл, почему ты не сказал мне, что приходил второй раз? — Это был вопрос, упрек и сочувствие одновременно. — И почему ты не сказал, что был в парке в ту ночь, когда была гроза? Когда я… потеряла ребенка?
Ответ был ясно написан на его лице. Он отвел глаза в сторону, мучительно поморщился и прикрыл веки.
Ему больно, подумала Памела. Ему больно за ребенка. В ту ночь, в его машине, когда она рассказала ему, что потеряла ребенка, он тоже был потрясен и разбит этой новостью, потому что четыре долгих года верил, что она сделала аборт. Но тогда она была слишком ослеплена своим собственным горем и не заметила, что творилось с ним. Теперь ее глаза открылись.
— Мне было стыдно, — наконец сказал он, опустив глаза.
— Стыдно? — Этого она ожидала меньше всего. — Но почему? Почему стыдно?
Он ничего не отвечал на все ее оскорбления. Он молчал, когда она швыряла в него обвинения. Он даже позволил ей побить себя, когда достаточно было сказать одну фразу, чтобы раз и навсегда погасить ее гнев. Но он не сказал, а позволил ей выплеснуть на него целый поток ярости.
— Я предал тебя, — мрачно проговорил он. — Я не был рядом, когда ты нуждалась во мне. Меня не было дома, когда ты звонила, и я прослушал твое послание только поздно ночью.
Он бегло взглянул на нее, на миг задержал взгляд, но тут же снова опустил и стал сосредоточенно изучать свои ботинки.
— Я был в баре и пытался примириться с тем фактом, что ты не хотела меня даже в качестве отца твоего ребенка. Ты захлопнула дверь у меня перед лицом, конечно используя в качестве посредника своего брата.
— Ты был пьян?
Слабая улыбка коснулась его губ.
— До чертиков. Но очень быстро протрезвел, когда вернулся домой и прослушал твое послание. Сесть за руль я, конечно, не мог, и поэтому я побежал. — Он грубо рассмеялся, и его смех был подобен ударам хлыста. — Я наверняка выглядел так, будто за мною гнался целый рой чертей, но, когда я прибежал в парк, тебя там уже не было.
— Ты был в парке?
Джеффри об этом не знал. Вчера вечером он только сказал ей, что Даниэл появился на пороге их дома, запыхавшийся, промокший до нитки, со спутанными волосами, и заявил, что хочет ее видеть.
— Когда я пришел к твоему дому, Джеффри открыл мне дверь. Он сказал, что тебя нет и что для меня тебя здесь никогда не будет. Он сказал, что ты в больнице, что… что ты…
И Памела снова вспомнила то, что говорил ей вчера брат.
— Я ненавидел его за то, что он сделал с тобой. Я хотел, чтобы ему было так же больно, как тебе. Я хотел убить его. Но больше всего я хотел, чтобы он никогда больше не приближался к тебе. Поэтому я сказал ему, что знаю о ребенке, что ты в больнице и что тебе делают аборт. Я сказал еще, что ты наконец одумалась и решила избавиться от маленького ублюдка, пока он не вырос и не стал проблемой для нас всех. А потом я ударил его.
Медленно приблизившись, Памела бережно отвела в сторону его руку, которой он все еще беспокойно потирал шрам, и прикоснулась пальцами к шраму.
— И это след от того удара, — сказала она утвердительно, с чувством мучительного сожаления.
По словам Джеффри, Даниэл не ответил на его удар. Он молча снес его, и Джеффри до сих пор с трудом верил в это.
Но Джеффри никогда этого не понять. Это только теперь стало понятно самой Памеле. Когда Даниэл сказал: «Мне было стыдно… Я предал тебя», она поняла, как страшно и жестоко он проклинал себя, потому что думал, что это он заставил ее избавиться от ребенка. Поэтому, когда Джеффри ударил его, он воспринял это как справедливое возмездие, как плату за свои грехи.
Но ложь была на совести Джеффри.
— Даниэл, но ведь ты сказал, что не хотел ребенка.
Он глубоко вздохнул.
— Да, сначала я не хотел ребенка. Стать отцом тогда не входило в мои планы. Но чем больше я думал об этом, тем эта мысль становилась мне ближе. Наконец я понял, что мне хочется любить кого-то…
Он поднял голову и посмотрел на нее.
— Даниэл, прости меня, — прошептала она.
— Это ты прости меня.
Он повернул голову к ее руке, все еще покоившейся на его щеке, и нежно поцеловал ладошку.
Сердце Памелы радостно подпрыгнуло, а потом замерло. И также внезапно кровь в ее жилах ожила, разнося по всему телу горячие струи.
Поднявшись на цыпочки, она потянулась к его лбу и, приложив руку к его груди, нежно коснулась губами шрама на брови. Потом легкий поцелуй застыл на миг в уголке его глаза.
Даниэл стоял как заколдованный. Он почти не дышал, пока она оставляла следы легких поцелуев на его щеках, на подбородке, и теперь ее губы замерли в нескольких миллиметрах от его губ.
Он закрыл глаза и сделал глубокий судорожный вдох. Памела чувствовала, как под ее рукой тревожно бьется его сердце. Он, затаив дыхание, пытался сдерживать себя и не реагировать. Ей хорошо была знакома эта его нечеловеческая, безжалостная способность держать себя в руках, но она намерена была разрушить ее раз и навсегда…
— Если ты остановишься… — проговорил он, хватая ртом воздух, — то, возможно, я позволю тебе уйти.
Памела чувствовала, что в ее теле вот-вот разразится гроза, но этой грозы она не боялась, она приветствовала эту грозу.
— А что, если я не остановлюсь? Что, если не хочу, чтобы ты позволил мне уйти? — тихо спросила она. Его глаза распахнулись, и синий огонь едва не ослепил ее. — Что, если я хочу, чтобы ты держал меня в своих руках, целовал, любил…
Он не дал ей договорить…
Она отвечала на его поцелуй так же жадно и страстно, как он целовал ее. Ей легко было теперь потерять себя, предаваясь огню всесокрушающей страсти, в которой сгорало их прошлое и рождалась надежда на будущее.
Не помня себя, словно подхваченные вихрем безумного танца, они помнили только о том, что нуждаются друг в друге. Их руки неутомимо ласкали, сердца таяли и растворялись. Потом дрожащие, нетерпеливые пальцы принялись сражаться с застежками, змейками и пуговицами, и сорванная одежда отлетала в стороны и падала на пол бесформенными кучками.
И когда наконец они остались совершенно голыми, словно гигантская волна окатила их, сбила с ног, и они оказались на полу, на ковре, Памела знала только, что сама этого хотела. Обхватив руками его плечи, она потянула Даниэла к себе. Но он внезапно напрягся и замер. По его лицу было видно, что его голову посетила какая-то неожиданная мысль.
— Памела, — почти беззвучно прошептал он и вдруг задрожал всем телом и как безумный рассмеялся, как будто все еще не мог поверить в происходящее. — Мы сошли с ума… В моем номере — две роскошные кровати…
