«Я нравлюсь Сент-Клеру. Больше, чем друг».
Я чувствую, что он не врал, но как отмахнуться от факта, что он был пьян? Абсолютно, положительно, на сто десять процентов в зюзю. И хотя я очень сильно хочу увидеть его и убедиться собственными глазами, что он всё ещё жив, я не знаю, что сказать. Мне заговорить о случившемся? Или сделать вид, что ничего не произошло?
Сейчас он нуждается в дружбе, а не драме отношений. Но по-настоящему паршиво и намного сложнее обманывать себя, что внимание Сент-Клера не было так лестно — или столь желанно.
Тоф звонит около полуночи. Мы не говорили по телефону неделями, но после всего произошедшего я не могу сосредоточиться на разговоре. Я просто хочу вернуться в кровать. Всё запуталось. Всё так запуталось.
Сент-Клер не пришёл на завтрак. Думаю, сегодня он пропустит занятие (и кто может его винить?), но он неожиданно появляется на английском с пятнадцатиминутным опозданием. Я волнуюсь, что профессор Коул накричит на него, но администрация, должно быть, уже уведомлена относительно его ситуации, потому что профессор не говорит ни слова. Она просто одаривает его сочувствующим взглядом и возвращается к уроку.
— Итак, почему американцы не заинтересованы переводными романами? Почему так мало иностранных работ издаётся на английском языке каждый год?
Я пытаюсь встретиться с Сент-Клером глазами, но он смотрит на свой экземпляр «Бальзака и портнихи-китаяночки». Или скорее сквозь него. Он бледный, практически прозрачный.
— Ну, — продолжает она. — Часто выдвигают предположение, что как культура мы лишь заинтересованы мгновенным удовлетворением наших потребностей. Фаст-фуд. Касса самообслуживания. Загружаемая музыка, фильмы, книги. Быстрорастворимый кофе, незамедлительные скидки, секундный обмен сообщениями. Мгновенная потеря веса! Мне продолжать?
Класс смеётся, но Сент-Клер молчит. Я нервно наблюдаю за ним. Тёмная щетина начинает оттенять его лицо. Я не понимала, что он должен бриться так часто.
— Иностранные романы менее ориентированы на действие. У них другой темп; они более рефлексивны. Они испытывают нас искать историю, искать историю в рамках истории. Возьмите «Бальзака». Чья это история? Рассказчика? Швеи? Китая?
Я хочу потянуться, сжать его руку и сказать, что всё будет хорошо. Он не должен быть здесь. Я не могу представить, что сделала бы, окажись в подобной ситуации. Его папа должен забрать его из школы. Он должен быть в Калифорнии.
Профессор Коул стучит по обложке романа.
— Сы-цзе родился и вырос в Китае. Иммигрировал во Францию. Он написал «Бальзака» на французском языке, но перенёс историю на свою родину. И затем роман был переведён на английский. Так, насколько шагов удалена от нас история? На один, от французского до английского? Или мы должны учитывать первый перевод, тот, что автор провёл в уме, с китайского на французский? Что мы теряем всякий раз, когда истории дают иное толкование?
Я только наполовину слушаю её. После занятий Мередит, Рашми и я тихо идём с Сент-Клером на математику и обмениваемся взволнованными взглядами, так как он смотрит в никуда. Уверена, он осознаёт, что мы делаем, так или иначе. От этого мне ещё хуже.
Мои подозрения об администрации подтверждаются, когда профессор Бабино отводит Сент-Клера в сторону до начала занятий. У меня не получается уследить за всем разговором, но я услышу, что учитель предлагает Сент-Клеру провести час в кабинете медсестры. Сент-Клер соглашается. Как только он уходит, передо мной вырисовывается Аманда Спиттертон-Уотс.
— Что с Сент-Клером?
— Ничего.
Как будто я ей расскажу.
Она щёлкает волосами, и я замечаю с удовлетворением, что прядь прилипает к её блестящим губам.
— Стив сказал, что он и Джош напились в хлам в субботу вечером. Он видел, что они на не держащих ногах появились на вечеринке, и Сент-Клер бесился по поводу своего отца.
— Ну, он неправильно расслышал.
— Стив сказал, что Сент-Клер хотел убить своего отца.
— Стив полон дерьма, — прерывает нас Рашми. — И где ты была в субботу, Аманда? Так накачалась, что пришлось положиться на Стива в детальном отчёте?
Но это затыкает Аманду лишь временно. Понятно, что к обеду слух пройдёт по всей школе. Я не знаю точно, кто проболтался — учителя или Стив, или один из его друзей-тупиц вспомнил, что ещё сказал Сент-Клер — но школа гудит. Когда Сент-Клер наконец заходит в кафетерий, то попадает в сцену из плохого подросткового фильма. Разговор резко обрывается. Напитки замирают на полпути к губам.
Сент-Клер останавливается в дверном проёме, оценивает ситуацию и уходит. Мы бросаемся за ним и находим его у школьных дверей во внутренний двор.
— Я не хочу говорить об этом, — произносит он спиной к нам.
— Тогда мы не будем говорить об этом, — отвечает Джош. — Давай где-нибудь поедим.
— Блинчики? — предлагает Мер. Это любимое блюдо Сент-Клера.
— Отличная идея, — поддерживает её Рашми.
— Я умираю с голода, — откликается Джош. — Пошли.
Мы идём, надеясь, что Сент-Клер последует за нами. Он идёт, и мы все стараемся не выдохнуть от облегчения. Мер и Рашми устремляются вперёд, в то время как Джош отступает к Сент-Клеру. Джош болтает о пустяках — о новой ручке, которую он купил для художественного класса, о рэперской песне о потных попках, что продолжает крутить сосед — и это помогает. По крайней мере, Сент-Клер показывает минимальные признаки жизни. Он бормочет что-то в ответ.
Я разрываюсь между группами. Я знаю, что вся такая паинька, но как бы я не беспокоилась по поводу Сент-Клера, меня также волнует прогул. Я не хочу проблем. Я оглядываюсь на США, и Джош стреляет в меня взглядом, который говорит: «Школа закроет глаза».
Надеюсь, он прав.
Наша любимая блинная в минуте ходьбы, и мой страх прогулять школу исчезает, как только я вижу, как продавец разливает тесто на сковородку. Я заказываю как обычно, тыкая пальцем на картину с банановым блинчиком с «Нутеллой» и говорю «пожалуйста». Мужчина льёт тёплый шоколад с лесным орехом по тонкому блинчику, заворачивает в него банан и посыпает ещё больше «Нутеллы» на верхушку. Как заключительный штрих, он добавляет совочек ванильного мороженого. Настоящая ваниль, с чёрными пятнашками.
