Спасаясь от гнетущего впечатления, которое произвела на нее нечеловечески распухшая голова Бруно, Диана выбежала на улицу. Пока она, почти не отдавая себе в этом отчета, флиртовала со смазливым черноволосым маляром, из головы у нее не выходил Денби. Сама того не замечая, Диана думала о нем все эти дни, отнюдь не усматривая в этом повода для тревоги. Ее успокаивали свойственные этому ставшему ей близким человеку безмятежность и непринужденность, за которыми она угадывала не ветреность, а чистосердечие и доброту. С таким, как Денби, знаешь точно, на каком ты свете. Его не сжигали неистовые страсти. Добродушные домогательства Денби смешили ее. Ему легко было отказать, поскольку он не морочил ей голову заверениями в безмерной любви. Она не очень опасалась, что, обманувшись в своих надеждах, Денби озлобится. Конечно, он, вполне возможно, еще долго будет уговаривать ее. Но, поразмыслив, она решила, что их препирательства вовсе не должны завершиться постелью. Свидания с Денби ничем ей не грозили, бояться было нечего. Она была уверена, что Денби так просто от нее не отступится. Но в самом ходе их препирательств и должна возникнуть та сердечная дружба, которой ей так хотелось и которая была ей так нужна. В конце концов, раз уж Денби сам считал себя человеком, приносящим счастье, оставалось только объяснить ему, в чем ее счастье. И Диана вдруг поняла, что, несмотря на все преимущества ее замужества, в каком-то отношении оно было не таким уж счастливым.
Диана рассказала Майлзу об обоих посещениях Денби, но о том, что они ходили танцевать, умолчала. Это событие в ее памяти было столь нереально, подернуто романтической дымкой, что, утаивая его, она едва ли могла упрекнуть себя во лжи. Такое уже никогда больше не повторится: она сумеет устроить все так, как ей нужно, и безо всякой лжи. А расскажи она сейчас всю правду Майлзу, он ничего не поймет, поскольку он вообще не представляет себе, чтобы кто-нибудь мог вынести общество Денби. Он посочувствовал жене, узнав, что ей пришлось принимать «этого придурка». Диана улыбнулась, и в ее улыбке сквозила нежность к ним обоим. Она не хотела обманывать Майлза. Со временем она бы намекнула ему на то, каково на самом деле ее отношение к Денби. «Он мне решительно нравится». «Он очень мил». «Угадай-ка, с кем я обедала? С Денби!» Майлз привык бы к этому, и если бы он так никогда и не поверил до конца в расположение Дианы к Денби — что же, наверное, тем лучше. Так бы она и примиряла их постепенно, пока не добилась бы того, чего страстно желала теперь всем своим существом, — дружеской, родственной любви Денби. И она бы любила Денби, и при этом никто бы не пострадал. Решив так, Диана почувствовала, что ее сердце вновь переполняется властной потребностью любить, и она глубоко вздохнула.
— Что, Ди?
Накрапывал дождик, и сестры, плотно повязав шарфы, торопливо шли по Эдит-Гроув.
— Бедный старик…
— Да, бедный Бруно.
— Может же превратиться человек в такое чудовище! Страшно быть в здравом уме и выглядеть так омерзительно. Надеюсь, он хотя бы не догадывается, какое производит впечатление.
— Каждый судит о своем лице по-своему, идеализирует его. Я думаю, Бруно представляется себе не таким, каким видим его мы.
— Может, ты и права. Подумать только, каково приходится Денби! Обращаться как с личностью с этим куском мяса!
— Бруно не настолько плох. Он говорил вполне здраво после твоего ухода.
— Ты молодец, мне бы такой быть.
— Я больше сталкивалась с человеческими страданиями.
— Что он говорил?
— Просил передать Майлзу, чтобы он забыл о его последних словах.
— Наверное, он принял тебя за жену Майлза.
— Не знаю.
— Во всяком случае, ты ему определенно понравилась.
— Жалко, что мы не знали его раньше.
— Ну, это Майлз виноват. Господи, надеюсь, я никогда не буду такая, лучше уж умереть. Тебе не кажется, что это лишнее доказательство в пользу эвтаназии?[26]
— Не уверена. Никто не знает, чего надо человеку, когда он такой дряхлый.
— Неудивительно, что Майлз опешил.
— Майлзу снова нужно пойти к Бруно.
— Хорошо, скажи это Майлзу сама. Ты умеешь быть с ним твердой. Он был злой утром?
— Совесть нечиста!
— Денби сыт им по горло.
— Да.
Сестры свернули на Фулем-роуд. Они шли под моросящим дождем, наклонив головы.
— Лиза!
— Да.
— Знаешь, ничего особенного у меня с Денби нет.
— Я так и думала.
— Он человек беспечный, порывистый, но очень милый. Не суди его строго.
— Я его совсем не знаю.
— Ты, как и Майлз, такая же максималистка. Из-за этого ты порой не в меру сурова.
— Прошу прощения, если так.
— Денби очень любящая натура, и, по-моему, он немножко одинок. Подозреваю, он с женщиной лет сто не разговаривал. Ему кажется, что он влюблен в меня, но я знаю, как с ним управиться. Это я от неожиданности чуть-чуть растаяла. Конечно, он слегка ломает комедию, но человек он очень неглупый. Драмой здесь не пахнет.
— Я так и думала, Ди.
— Ну и хорошо. Ты ведь беспокоишься обо мне, Лиза, и ты не потакаешь глупостям. Вы с Майлзом очень похожи. Не могу понять, что вы оба находите во мне.
Лиза засмеялась, взяла сестру под руку и легонько стиснула ей локоть. Немного погодя, когда они, чтобы сократить путь, проходили Бромптонским кладбищем, Лиза сказала:
— Что-то этот визит напомнил мне о папе.
— О Господи, Лиза, я часто думаю об этом, но никогда не решалась тебя спросить. Ты в самом деле была с ним, когда он умирал?
— Да.
— Невыносимо думать об этом. Я такая трусиха. Мне повезло, что меня там не было. Ты боялась?
— Да.
— Расскажи, как все это происходило.
— В подобных случаях забывается, как именно это происходило.
— Ему было… страшно?
— Да.
— И как ты только выдержала!
— Это не просто страх. Тут бездна. Это перестает быть чем-то индивидуальным. Философы говорят, что у каждого своя собственная смерть. По-моему, это не так. Смерть опровергает и понятие личности, и понятие собственности. Если бы только все знали об этом с самого начала.
— Тогда все мы просто животные.
— В нас проявляется что-то и от животного. Это не совсем одно и то же.
— Папа всегда был терпелив, когда болел.
— Когда он не верил, что умрет, — так же, как и мы сейчас.
— Мы пытались обманывать его.
— Мы обманывали себя. Ужасно было видеть, что он все понимает.
— О Господи! Ну и что же ты делала?
— Держала его за руку, говорила, что люблю его…
— Наверное, это единственное, что, может быть, еще нужно.
— В том-то и вся трагедия, что ему это как раз было не нужно. Мы все привыкли к мысли, что любовь утешает, но рядом со смертью вдруг каждый чувствует, что даже любовь — ничто.
