«Сама я не знаю, чего хочу», — ругала себя Галина Викторовна и внимательно присматривалась к сыну. Но ничего нового в его поведении не замечала.
Пока Валерий сильно отличался от отца. Галина Викторовна не знала, что сын отлично понимал: если девушка, пусть даже неосознанно и без твоего на это согласия и разрешения, пробует вручить тебе свою судьбу — это немалая ответственность. Именно мужская. Но готов ли к ней Валерий? Сумеет ли ее до конца осознать и взвесить? Да и способен ли он любить кого-нибудь? И нужна ли ему эта пресловутая любовь? Она ведь не ищет подлинных совершенств, больше того, она их словно побаивается: ей нужны лишь те идеалы, которые придумывает она сама для себя. И кроме того, если наслаждаться с постоянной оглядкой и осторожностью — какое это будет наслаждение?
Однажды Валерка спросил друга:
— Гангстерито, как думаешь, какая любовь самая большая?
— Последняя, — мгновенно отозвался Арам.
— Последняя? Это еще почему?
Приятель хмыкнул:
— Потому что всякая настоящая любовь кажется нам последней.
— Идиото… — пробурчал Валерий.
Вопросы громоздились один на другой, сыпались без счета и непрерывно. И деваться от них стало некуда…
Валерий тоже, как и Галина Викторовна, задумывался все сильнее и сильнее. Особенно о Женьке. Он не знал, что делать дальше.
И тут позвонил дядька.
— Племянничек, стало быть? — обрадовался он. — Наконец-то поймал! А то я уж думать начал, что Галка тебя подзывать не хочет. Читал я тут недавно, что доктор, который взялся отравить Распутина, в последний момент не смог этого сделать — этот ваш кодекс Гиппократа не позволил, и подложил в его пирожки безвредный порошок. Зато, чтобы доказать Пуришкевичу и компании, что он «не виноват», активнее и сильнее всех пинал лежащего Распутина ногами. А песню «Я хочу быть с тобой» слыхал? Про то, как один мальчишечка чокнулся и стал стаканы лопать. И при сем обращался почему-то сугубо к пьяным врачам… Твой будущий пациент. Как съездил?
— Куда это? — спросил Валерий.
Ему совершенно не хотелось делиться с дядькой впечатлениями от поездки в Берендеевку.
— Туда! — захохотал дядька. — На кудыкину гору! В наши родные панинские места! Думаешь, я ничего не знаю? Лучше сам расколись! Что нарыл? Ничего не разведал?
— Так если вы все знаете, к чему это море вопросов? — обозлился Валерий. Он устал, и никакого настроения разговаривать с дядькой у него не было. — Вы сами-то сколько раз там были?
— Бывал, бывал… — не стал лукавить дядька. — Да все ведь без толку! Берендеевские мужики плутоватые, себе на уме, я тебе скажу… И вообще та еще деревенька… Ты о ней теперь полное представление имеешь.
— Имею. Это одним словом. А что дальше? — Валерий говорил все резче и резче.
— Да что дальше, голубь ты мой… — Дядька помолчал. — Не дают мне покоя эти фамильные цацки…
— Вижу, что не дают.
— Ведь должны же они где-то быть. Обязательно должны, — не унимался дядька. — Лежат себе где-то и смеются… Не могли они сгинуть бесследно.
— А почему не могли? — искренне удивился Валерий. — Столько лет прошло… Дались они вам! Давно пора плюнуть и забыть!
— Э-э, не-ет! — протянул дядька. — Ты можешь плевать, если хочешь, а я так не желаю… Ну пока, племянничек! Еще увидимся!
Валерий злобно швырнул трубку. Надоело все это! Что, ему делать нечего, как заниматься этой ерундой? Прямо детективная история — пропавшие семейные драгоценности, их поиск, опасности на пути отважных княжеских потомков…
Валерий хмуро поглядел на себя в зеркало и стал собираться.
— Вернешься поздно? — спросила Галина Викторовна.
Валерий покачал головой:
— Не очень. Но ты не жди, ложись.
— У тебя появилась девушка? — снова осторожно спросила мать.
— Да вроде, — неохотно ответил сын.
— Что значит вроде? — удивилась Галина Викторовна. — Либо да, либо нет… Ты ведь куда-то с ней ходишь…
Валерий вздохнул:
— Это странная история… Ты лучше меня о ней не расспрашивай. Брожу с ней по каким-то молодежным, в основном студенческим тусовкам. Ей нравится…
— А тебе? — Галина Викторовна присела на табуретку напротив. Очень не нравились ей глаза сына… Все больше и больше. Таил что-то Валерий, и это «что-то» было смутно-нехорошим. — Ты встречаешься с ней из-под палки?
Валерий невесело усмехнулся и подумал: кому она нужна, эта правда?..
— Почти угадала. Но пока я тебе ничего рассказывать не буду, ладно? Ты только не обижайся. Просто мне нужно проверить одну версию… Вполне вероятно, что она окажется настоящей глупостью. И это будет отлично.
— Это она недавно звонила? Ты чай не допил… — Мать присмотрелась к его лицу и совсем расстроилась. — Что-то случилось? Плохие вести?
— Хорошие… — мрачно пробубнил Валерий. — Очень хорошие… Даже слишком… Знаешь, мам, как бывает в жизни? Иногда новости оказываются чересчур замечательными, им бы чуть-чуть похуже быть… У тебя такого никогда не случалось?
Мать призадумалась:
— Да вроде нет… Не припоминаю… Немного странно это у тебя звучит: о слишком хороших новостях. Хотя в жизни все бывает, и такое, наверное, тоже.
«Что-то странное, — думала Галина Викторовна. — У Валерика меняется настроение, как наша неустойчивая погода. Он прямо как барышня — то туда, то сюда. Еще так бывает у подростков. Но Валерий давно вырос…»
Спрашивать дальше она не отважилась. Да и нечего приставать к взрослому человеку! И так она частенько задает сыну совершенно ненужные вопросы…
Но знать о его делах очень хотелось. И глаза Валерия… Смятенные, отчаянные, о чем-то тоскующие… Или о ком-то…
Звонят разные девушки… Что там и как — не узнать… Вот уж правду говорят: маленькие детки — маленькие бедки… Тихо посапывала стиральная машина. Про эту печально знаменитую «Эврику» Валерий, включая отжим, всегда говорил:
— Включаем вибростенд! — а потом, задумчиво глядя на бодро прыгающую по кухне мощную стиралку, обязательно добавлял: — О, как бьется, припадочная! Аж пена на губах выступает! Эпилепсия налицо…
Сын может пойти дорожкой отца… Запросто… И для чего Галина рожала его, для чего так мучилась, для чего растила?! Чтобы он вот так же точно… Нет, ни за что!
Однажды Галина Викторовна обреченно сделала печальный вывод: их семья — вырождающаяся. Что обычно характеризует такие? Главное — полное отсутствие понятий о нравственности и правде. Вот как у Виктора и Михаила. Для них не существует законов, сомнений, стыда и раскаяния. Они живут с потрясающим спокойствием и самодовольством и совершают преступления, не отдавая себе отчета в своем поведении. Это нравственное помешательство, думала Галина Викторовна, и бывают различные степени подобной болезни, например, когда вырождающийся вроде бы и не делает ничего, что может его столкнуть с законом, но постоянно оправдывает любые проступки, упрямо доказывая себе и окружающим, что добро и зло, добродетель и порок — категории надуманные. Больше того, он даже старается пробудить участие и симпатии к диким, неуправляемым инстинктам. А истоки такого нравственного помешательства — в невероятном себялюбии. Это психология.
