Кен сидел в пустой комнате, но ему казалось, что комната набита словами — ведь сколько слов здесь сказано Салли, девочками, им самим. Они словно спрессованы между стен, и он слышит, слышит их все…
Кен зажал уши, которые разрывались от боли, руками. Кровь прилила к голове и давила. Он почувствовал духоту, сердце схватило, словно тисками, Кен повалился на спину, продолжая натужно вслушиваться в уже не слышимые слова.
Телефон звонил и звонил, но его трель не могла проникнуть в сознание Кена Стилвотера. Он не слышал стука каблуков, женского голоса, вызывавшего неотложку. Он не почувствовал прикосновения рук врача, потом санитаров, выносивших его на носилках из дома и укладывавших в пахнущее лекарствами нутро автомобиля.
Наконец в его сознание пробился горячий шепот:
— Нет, ты не станешь еще одним опавшим листом. Не время.
Казалось, это говорят с ним Небеса. Кену нравился голос, нравились слова. И смысл этих слов.
— Я не позволю.
Да кто это? Неужели Господь уже призвал меня к себе? Но с чьих губ слетает ветерок и шевелит волосы на висках?
— Я не позволю. Ты нужен мне, Кен.
Кен с трудом разлепил глаза и снова закрыл. Нет, так не должно быть. Мне должна сниться не эта женщина, а другая. Ушедшая.
Но ведь та и другая — обе — ушли от него?
— Доктор, кажется, он открыл глаза.
— Отлично, я рад. Я ведь говорил вам, у него инсульт, но не обширный. Ему повезло, я думаю. Это тот случай, когда сработает механизм восстановления и все пройдет бесследно. Мистер Стилвотер физически крепкий человек.
— Да, конечно. Он всю жизнь в экспедициях. Он орнитолог.
Врач кивнул.
— Я знаю. И к тому же он внук знаменитого Билла Рэдли из Вакавилла.
— Доктор, я буду подле него, пока он не поправится.
— Да, мэм. А могу я узнать, кем вы ему приходитесь? — Немолодой мужчина с интересом посмотрел на красивую женщину, в лице которой было что-то, что выделило бы ее из любой толпы.
— Я его жена, — просто сказала Зигни.
В ответ на недоуменно вскинутые брови уточнила:
— Зигни. Зигни Рауд Стилвотер.
Врач кивнул, ни один мускул на его лице не дрогнул. В его обязанности не входило вникать в личную жизнь пациента, если это не угрожало жизни больного.
Он надеялся, что присутствие красивой женщины такой угрозой не является.
А потом Кен окончательно пришел в себя и понял, что рядом с ним сидит не воображаемая, а настоящая Зигни. Его жена. Единственная жена на свете…
— Как я жила без тебя? — повторила вопрос Зигни. — Я не скажу, как я жила без тебя. Я скажу о другом — чем я жила. Я жила своими переводами. Я закончила их. Все двадцать книг. Теперь могу жить другим. — Она улыбнулась и посмотрела на Кена.
— Зигни, прости, но иногда мне кажется, что ты не…
— Не совсем настоящая? Нет, Кен, я живая, и ты знаешь это лучше других. — Она наклонилась к нему и легонько коснулась его губ. — Просто мне повезло — или, напротив, не повезло — природа или судьба, не знаю точно, наделила меня тем, чем наделяет немногих. Мне подарена была страсть, которая отравила бы мою жизнь, если бы я ей не отдалась. И я разрешила себе делать только то, что хотела, а не то, что требовали от меня другие.
Кен молчал, глядя на красивое лицо женщины, первым мужчиной которой был. Холод на сердце начал понемногу таять. Кровь поначалу несмело, потом все увереннее побежала по сосудам, наполняя жизнью его тело.
А мог бы он заняться с ней любовью? Прямо здесь? В палате?
Мог бы, а что тут такого?
Но память подбросила ему горькое воспоминание — перед тем, как им расстаться, Зигни редко занималась с ним любовью, отдавая предпочтение словарям, книгам по истории Японии, по истории буддизма… В ее жизни ему не было достойного места. Там царили двадцать томов японской поэзии, на которые она набросилась, как изголодавшаяся любовница на предмет страсти.
И тогда он нашел Салли, пытаясь заместить Зигни.
Боль снова стиснула сердце Кена и поднялась к горлу.
Но боль уже от другого — Кену стало стыдно перед покойной Салли за странное чувство благодарности — как вовремя она ушла из его жизни.
А девочки? Они ведь тоже были. Но их больше нет.
Он снова посмотрел на Зигни. А может, она колдунья? И сама подкинула мне Салли — как заменитель. Как «нутрисвит» вместо сахара. Заменять ее до тех пор, пока она не закончит дело своей жизни. А теперь Зигни возвращает меня себе?
Какая ерунда! Они погибли, это трагический случай, при чем здесь Зигни? — принялся Кен защищать ее от самого себя.
— Кен, как я тебя люблю… — услышал он тихий шепот.
Уголок рта Кена скривился, будто он хотел что-то сказать — неприятное, чтобы Зигни поняла: он не игрушка в ее руках.
— Кен, я тебя люблю. И любила всегда. Я ничего не могла поделать с собой.
Конечно, любила, Господи, разве можно меня не любить? — самодовольно, как прежде, подумал Кен, понемногу возвращающийся к жизни. Не я потерпел поражение от Зигни, нет, я победил ее. Она ведь собиралась всю жизнь переводить свои стихи, но сделала это во много раз быстрее и снова готова стать моей женщиной!
— У тебя были без меня мужчины? — вопрос вырвался сам собой, и, когда Кен произнес его, ему захотелось затолкать слова обратно себе в глотку.
Но Зигни быстро ответила:
— Тебе трудно в это поверить, но никого после тебя не было.
— Почему же трудно… — Кен улыбнулся, а она засмеялась.
Зигни не лгала.
— У меня были поклонники, они предлагали даже руку и сердце, они ведь не знали, что мое сердце занято.
— Японцами?
— Тобой, мой дорогой.
Кен вскинул руки и обнял Зигни за плечи, притянул к себе.
— Ну что, начнем сначала?
— Давай продолжим. Давай не будем противиться судьбе. Она не случайно снова свела нас вместе.
— Как по этому случаю высказались бы твои японские любовники? Я ведь понимаю, у тебя была толпа японских мужчин, с которыми ты жила все эти шесть лет без меня.
— Можно сказать и так, Кен. Их было ну… примерно пятьсот. Но, вспомни, кто бросил меня в их объятия? Разве не ты сам привез меня в дом своего знаменитого деда? В Вакавилл?
— О да. Этот старый сквалыга все тащил туда. Нет чтобы собирать свой гербарий, так он прихватил…
— Даже книгу, в названии которой есть слово «листья». Он был однолюб, твой дед. Я тоже однолюб, Кен. Тебе везет на однолюбов.
— Согласен. — Он немного подумал и добавил: — Может, я и сам такой?
Зигни улыбнулась и заложила длинную прядь светлых волос за ухо.
— Ты просил меня прочесть что-нибудь, подходящее моменту?
— Да.
— Ну может, вот это.
Говорят, что любовь —
