— Чтобы всё съела. Я больше пиццу люблю. А их взял просто так.
Я не захотела с ним спорить. Мне было вкусно. От коробки шло приятное тепло, и моя нервная дрожь прошла. Мне стало хорошо рядом с этим опасным парнем, который сейчас был так добр ко мне. Да, я понимала, что ем за его счёт. Но он так это преподнёс, что я не хотела сопротивляться ему.
— Благодарю, — кивнула ему и взяла второй кусочек, обмакнув его в соус.
Пока жевала продолжала рассматривать его комнату. Здесь было уютно, несмотря на скудную обстановку. На спинке стула висела одна из его толстовок. На тумбочке лежал какой-то учебник. Видимо мы сидели на кровати сбежавшего соседа. Потому что на соседней кровати я заметила джинсы Трэвиса, в которых уже видела его как-то.
— Значит здесь ты тоже занимаешься опасными вещами? — внезапно выдала своё логичное заключение, вспомнив его секс в доме братства.
Но ведь после гонок он, скорее всего, сюда привозил своих девиц.
— Прости? Опасными? — непонимающе посмотрел на меня, откусив пиццу.
— Ну да, сексом, — кивнула ему.
Его лицо немного вытянулось, но он быстро отвернулся от меня что-то пробормотав себе под нос.
— Джойс, я предохраняюсь во время секса. Поэтому он не опасный, — тихо ответил.
Хм. В моём понимании он в принципе был опасным. И дело не только в предохранении. Во всяком случае мне так всегда говорил отец.
— Но… Это же секс… Он опасный… — растерялась немного.
Трэвис повернулся в мою сторону, усевшись теперь лицом ко мне в позе лотоса и поставив коробку пиццы на колени.
— Можно я немного проясню этот момент? — непринуждённо спросил он, пока доставал очередной кусок пиццы.
— Можно.
— Отлично, — ответил он, откусив. — Секс — это приятно. Это мурашки по коже от удовольствия. Это наслаждение. Это тепло. Иногда жарко. Это перезагрузка и разрядка. Это кайф. Это фейерверк перед глазами. Это дрожь. Но не от холода или нервов, а от удовольствия. Это больно только в первый раз. Зато все последующие — неземные ощущения. Это парение. Это отключение головы. С правильным партнером — это всё, что угодно, только не опасно, Волчонок.
Трэвис внимательно посмотрел на меня, пока жевал пиццу.
Я буквально замерла, слушая его. Мне почти четыре года говорили совершенно противоположные вещи. А, учитывая, каким методом мне это вбивалось в голову, то я не хотела проверять на практике. Даже не думала об этом. И по какой-то причине я сейчас поверила Трэвису. Наверное, по той самой, что он не связывался с девственницами и не мечтал меня соблазнить и убить. Наверное, и по той, что он обещал меня не трогать.
— Я наверняка в твоих глазах совершенно дикая, да? — потупила взгляд, внезапно ощутив неловкость от своей неразвитости и пугливости.
— Ты — Волчонок. Иногда дикая, иногда больно огрызающаяся, иногда одинокая, иногда убегающая прочь. Но ты совершенно необыкновенная. Ты удивительная, Джойс, — тихо ответил мне, отчего мне стало ещё более неловко.
Мне никогда в жизни не говорили таких слов. Даже до смерти Джуди отец не был особо добрым по отношению к нам, своим детям. Он всегда был строгим. Но потом стал жестоким.
Сердце, как ненормальное, отозвалось на его слова, громыхая в груди. Мне было приятно. Как тогда в гараже. Я вновь ощутила что-то необычное в теле. Только уже от его слов, а не от щекотания моего уха.
— Благодарю. Просто я… Не опытная в таких вещах. Но всё, что я знаю о сексе — это то, что он опасный и мне нельзя им заниматься, — призналась ему.
— Нельзя? Почему? — поднял на меня глаза.
— Потому, — пожала плечами.
А потом задумалась. Я столько раз получала дубинкой за то, чего не делала. Столько раз не понимала, за что так со мной. Столько раз рыдала из-за несправедливости обвинений. Мой отец ведь даже доктора домой приводил, который проверял мою девственность! Когда ему сказали, что я все ещё невинна, то он, разумеется, и не подумал извиниться за избиения.
— Это всё объяснило сейчас, — улыбнулся Трэвис на мой многозначительный ответ.
— Я не могу всего тебе рассказать. Возможно, когда-нибудь я решусь на секс, — призналась ему.
А в следующее мгновение меня осенило ужасным откровением. А когда я смогу, если отец сказал, что через месяц моя учёба навсегда закончится?! Он посадит меня дома и не видать мне ни второго курса, ни университета, ни работы, ничего. Перестав жевать, я посмотрела на Трэвиса. Моя жизнь закончится буквально через три недели. Кусок застрял в горле.
Всю неделю после последнего избиения, я старалась не анализировать произошедшее. Но сейчас меня придавило этим осознанием. У меня осталось около трёх недель относительной свободы. Слёзы мгновенно обожгли глаза.
— Эй, Волчонок, что случилось? — обеспокоено спросил Трэвис, положив последний кусок обратно в коробку.
— Не могу… — прошептала я, закрыв глаза.
Я правда не могла рассказать ему всей правды. Но мне стало так больно сейчас. Так пусто внутри и одиноко. Совсем скоро мой мир из небольшого превратится в крошечный, ограниченный стенами нашего дома. Я не смогу никуда выйти и буду сидеть, как мама, дома.
— Джойс, посмотри на меня, — низким голосом произнёс Трэвис. Открыла глаза и увидела его обеспокоенный взгляд. Он молча убрал коробку с колен и протянул обе руки ко мне. — Иди сюда, Волчонок. Как говорит Джастин: «Обнимашки лучшее лекарство от всего», — улыбнулся мне.
Отставила пустую коробку из-под наггетсов, которые съела и не успела даже этого заметить, и подползла к нему. Он аккуратно приобнял меня и отодвинулся обратно к стене, выпрямил ноги и усадил меня между них. Спиной уткнулась в его грудь.
— Если хочешь поплакать, то плачь. Выпусти то, что так тебя терзает, — прошептал он, уткнувшись носом в мои волосы. Почувствовала его горячее дыхание. Его объятия были крепкими, но аккуратными. Меня словно одеялом укутало. — Если хочешь поговорить, то говори. Если хочешь что-то спросить, то спрашивай, — нагнувшись к моему уху, прошептал. — Если хочешь помолчать, то помолчим. Если хочешь ещё есть, то только скажи. Только не замыкайся в себе сейчас, — его дыхание защекотало моё ухо и по телу стремительно промчалась дрожь. Как в гараже. Мне вдруг стало жарко. — Я весь в твоём распоряжении, Волчонок. Я готов сделать всё, что ты захочешь. Только не закрывайся от меня, — задел губами ухо, и я судорожно всхлипнула. Слёзы куда-то делись, плакать точно больше не хотелось. — Просто скажи, что ты хочешь. И мы это сделаем. Только не прячься от меня, — его губы прошлись по моему уху, едва касаясь. Словно пёрышком провели, дразня и завлекая. Волоски на теле встали дыбом. Внизу живота опять что-то скрутило и заныло. Руки Трэвиса лежали на моём животе. Большим пальцем он аккуратно поглаживал мой топ под рубашкой. — Скажи мне, Волчонок, чего ты хочешь, — провёл носом по уху.
А я невольно откинула голову на его плечо. Тогда Трэвис легонько провёл своей щетиной по моей щеке, потом еле заметно поцеловал мочку уха одними губами.
Мне показалось, что на мой живот положили груз весом в тонну. Притом груз был горячим. Всё тело словно ожило от его невесомых прикосновений.
— От твоих прикосновений у меня мурашки бегают, — выдохнула я, не зная, что ещё сказать.
— Тебе нравится? Мне продолжать? — шёпотом спросил, задевая моё ухо.
— Нравится. Если хочешь, то можешь продолжать, — язык еле ворочался во рту, а перед глазами образовался туман.
— Хочу, — ответил он, сильнее обхватив губами мочку уха.
Закрыла глаза от нахлынувших ощущений. Это было похоже на парение. То, что и говорил Трэвис про секс. Но мы сейчас были в одежде! Значит, Трэвис не обманул меня. Секс точно не такой опасный, как мне говорил отец. Это в свою очередь натолкнуло меня на совершенно дикую мысль. Совершенно необузданную, возможно, необдуманную как следует. Я захотела в первый и последний раз перед тем, как моя клетка захлопнется, узнать за что я всё время получала оскорбления и избиения. Я хотела знать, от чего меня так ограждали. От чего буквально дубинкой гнали. Больше такой возможности могло не представиться за эти три недели.
