из которого вырвалась хмельная отрыжка. В испуганных глазах сверкнули ужас и отвращение к себе.
«Будь здесь какой-нибудь парень, даже самый неказистый и плюгавый, она бы умерла от стыда. У неё тоже своя тюрьма».
― Угу, и тебе… не помню, как тебя зовут, извини.
― Да и ладно. Кому не всё равно, верно?
Микаса поглядела на неё с состраданием и кивнула на прощание. Вышла в густой полумрак, испещрённый серебряными кружками фонарного света. Облетевшие деревья, похожие на чумазых промокших сирот, провожали её вдоль пустой бетонной дороги. Запахи сырости и перегноя успокаивали мятежные мысли, прохладный ветер целовал покрасневшие щёки, как провинившийся любовник, шептал ей сладко и нелепо: «Микаса, Микаса, Микасонька! Я дико соскучился». Уткнулась носом в подаренный шарф ― в тепло и безмятежность.
«Какие же дурацкие и несуразные пятнадцать. Не ребёнок и не взрослая. Ни мудрости, ни денег, ни любви. Одни сожаления. Просто погоня за опытом. Потому, что так надо. Лучше бы я была влюблена в Джордана. Так хоть стало бы понятнее и проще».
― И не страшно одной по ночам ходить?
Микаса решила, что ей померещился этот голос. Голос с далёкой покинутой планеты. Откуда-то из сказки, вопреки суете и неказистой юности. Голос, впитавший в себя ночь и печаль. Она обернулась.
― Вадим Александрович?
― Я, глупышка. Старый ворчливый суицидник, которого ты спасла. Садись, закину тебя домой.
― По всем законам, пятнадцатилеткам лучше не садится в машины ко взрослым мужикам, ― смешливо поддела она его.
― Меня не интересуют маленькие девочки. Это мерзко.
― Простите, это была идиотская шутка. ― Микаса натянула шарф на кончик носа и понурила голову.
― А я и не обижался. ― Дементьев озадаченно хмыкнул. ― Мне нравится, что ты такая сильная и себе на уме: язвишь и шутишь, если хочется. Не порти мне восхищение, забери обратно клятые извинения, девочка. Я в восторге от того, что мои пальцы всё ещё могут кровоточить, если я уколюсь о шипы.
Что-то вязкое и горячее бухнулось из груди вниз живота. Микаса разомкнула губы и уставилась в хищные глаза Дементьева. Он наклонился и открыл ей дверь со стороны пассажирского сидения ― дверь в золотую колесницу, которая увезла бы её прочь из зловонного дома. Микасе хотелось держаться за руль этого сказочного фрегата и направить его к вершинам гор, к звёздам, куда угодно ― лишь бы подальше от простуженных родных улиц!
Усевшись внутрь, Микаса степенно сложила на коленях руки и отвернулась к окну. Над ней нависла тень, и пшеничные колоски защекотали скулу. Вжавшись в кресло, Микаса наблюдала широко распахнутыми глазами, как Дементьев подтянул справа от неё ремень безопасности и сердобольно пристегнул свою попутчицу.
― Где твой дикий мальчишка? Почему не провожает тебя?
― Нигде. Пусть катится подальше. ― Микаса сердито поджала губы.
― Обижена на него за что-то? ― Дементьев прикурил и опустил боковое стекло.
― Обижена.
― Любишь его?
― Хах, обойдётся! ― В её голосе дрожал нерв. ― И вообще-то у меня парень есть. У нас всё серьёзно. А Эрен… Эрен друг. Я люблю его как друга.
― Не знаю… ― В его задумчивых глазах с поволокой отразился оранжевый огонёк сигареты. ― Мне показалось, что ты его не так любишь.
― У меня нет к нему страсти, если вы об этом.
― Да и хрен с ней, это лишь вопрос времени. ― Дементьев изящно прожестикулировал зажатой меж пальцев сигаретой. ― Я тогда… ну, когда бухой там сидел, наблюдая за вами из машины, то меня как током прошибло: ты так ни на кого не смотришь, как на этого мелкого зверёныша. Не в смысле, что хочешь, а в смысле, не ищешь в нём спасителя. Просто любишь. Любишь нормальной человеческой любовью. Я бы что угодно отдал, лишь бы на меня снова кто-то смотрел так же.
― Вы… преувеличиваете.
Микаса стеснялась его откровенных, серьёзных слов. Но ей хотелось, чтобы он продолжал говорить. Продолжал испытывать её взглядом. От Дементьева приятно пахло дорогим парфюмом вперемешку с дымом, чистотой и бесстыдством. Он говорил, что хотел и как хотел. Он был свободен в выражении чувств. Микаса желала забраться внутрь его костюма, зажать меж пальцев его сигарету, обладать его деньгами и его смелостью. Желала, чтобы он прикоснулся к ней.
― Мне хорошо с тобой, глупышка, ― нарушил молчание Дементьев. ― Ты ни черта не знаешь о жизни и находишься в самой гуще её познания. Я гляжу на ленту асфальта и воображаю, будто мне семнадцать и я за рулём батиной ржавой «Волги», везу домой девчонку, которую непременно поцелую у парадной… Я с тобой еду куда-то в юность.
Мокрые пальцы Микасы стиснули подол шерстяной клетчатой юбки. Опустив веки, она отдавалась шороху колёс, неугомонному дождю, исхлеставшему капот авто, прогорклому запаху сигаретного дыма и убаюкивающему голосу подлинного мерзавца. Этот голос поглотил собой тесное пространство салона, выпил до капли чистоту.
― Я вам нравлюсь, Вадим Александрович? ― потеряв всякий страх, спросила Микаса не своим голосом.
― Вряд ли моим чувствам есть адекватное название. Не знаю, как обозвать. Я стремлюсь к тебе всем своим разрушительным существом, но не хочу испоганить. С другой стороны, я убеждён, что ты можешь разрушать куда безжалостнее меня. Просто пока не знаешь как. Но вручи тебе на блюдечке способ… Наверное, любить тебя всё равно что любить зимнюю розу.
Никто до него не говорил ей ничего подобного ― терпкого, запредельного. В Микасе лихорадочно билось желание обладать Дементьевым. Обладать его красивой наружностью, его возвышенными речами о ней.
Он недосягаем. Не для таких, как она. И всё-таки его не сломает кто-то вроде неё, ведь Дементьев такой же пропащий, запятнанный. Они оба знают, как устроен этот мир, готовы играть по одним и тем же правилам. Микаса вознамерилась заполучить Дементьева, заслужить, заработать, выиграть и не забивала себе голову жертвами, которые должна принести. Не считала, что чем-то рискует.
Детская жажда любви разбила коленки о сухой расчёт и наспех соорудила придуманному спасителю пьедестал из сломанных игрушек и мятых тетрадей в углу девичьей спальни с разрисованными обоями.
***
Эрен почти перестал ночевать дома. Он мог неделями жить у Зика, потом зависать у Армина или Галлиардов, а утром бегал завтракать к госпоже Шпигель. Домашние задания делал спустя рукава — на переменах в школьных коридорах, и учителя стали частенько беседовать с Карлой о низкой успеваемости её сына. «У нас с мужем трудный период. Эрену сейчас
