всех нас.
— Могу я вам что-нибудь принести? — Кейденс подходит к нам слева. Женщина провела здесь весь день со своим мужем. Большую часть времени она плакала в его объятиях.
— Ничего, дорогая, — Дорис склоняет голову на руку Кейденс. — Я думаю, тебе следует пойти домой и отдохнуть. Этот стресс не полезен для ребенка.
— Он сильный, — ее голос надламывается. — Он как София.
Дорис шмыгает носом в ответ.
— София не позволит ему причинить ей боль. Она будет сопротивляться. Я научила свою дочь драться.
— Мы хорошо ее обучили, — Роберт целует жену в щеку. — Я собираюсь найти детектива, с которым мы встречались ранее. И узнать есть ли у нее новости.
Я киваю, когда он направляется к двери конференц-зала, который Габриэль отвел для нас в качестве места встреч. Он весь день был сам не свой; на его лице написано беспокойство.
— Как вы думаете, будут какие-то зацепки с нашей пресс-конференции? — Дорис поворачивается ко мне лицом. — Я думаю, Франко вернет ее нам, когда увидит, как сильно мы ее любим.
Франко — больной ублюдок, которому насрать на всех остальных. Пресс-конференция, которая состоялась час назад, была предназначена для того, чтобы получить информацию от всех, кто видел Софию или Франко за последние двадцать четыре часа. Его фотография, наряду с ее, появилась на экране перед тем, как родители Софии поднялись на подиум. Они оба плакали во время эмоционального объяснения того, что она для них значит.
Я не мог держать себя в руках. Вместе с Крю я рыдал, наблюдая, как город узнает, что пропала красивая, талантливая и любящая женщина, а виновником был бессердечный преследователь.
— Думаю, пресс-конференция может все изменить, — я кладу руки ей на плечи. — Ваша дочь вернется. Мне это нужно. Я слишком сильно люблю ее, чтобы потерять.
— Она тоже любит тебя, дорогой, — она протягивает руку, чтобы погладить меня по щеке. — Ты первый мужчина, которого когда-либо любила наша София.
София
Я наблюдаю, как Франко выливает из банки в кастрюлю на плите что-то красное. Мы в подвале кирпичного дома в нижнем Манхэттене. Он привел меня сюда вчера. Я пришла добровольно.
Я решила срезать путь до метро после работы. Как раз начинался дождь, а платье, которое на мне надето, слишком особенное, чтобы рисковать долгой прогулкой. Пробежка по переулку означала экономию времени и меньшее количество пятен на ткани юбки. Как только увидела, что Франко встал передо мной с маленьким ножом в одной руке, я замерла.
Я не закричала. И не пыталась убежать. Вместо этого пошла с ним к ржавой машине, на которую он указал, припаркованной менее чем в десяти метрах от нас.
Я забралась на заднее сиденье, когда он мне сказал. Затем молча наблюдала, как Франко открыл другую заднюю дверь, чтобы помочь мальчику с каштановыми волосами, который держал его за руку, забраться внутрь.
— Элрой, — шепчу я тому же мальчику, который сейчас лежит, положив голову мне на колени. — Ты голоден?
Он кивает.
Я провела всю прошлую ночь без сна, наблюдая, как Франко общается с ребенком. Сначала я понятия не имела, кто он такой, но к концу вечера Элрой заговорил. Его мать и Франко одно время были друзьями. Элрой жил на улице, и Франко останавливался и предлагал им обоим все, что мог. Вчера, когда мать Элроя увезли в больницу, Франко стоял рядом и наблюдал, прежде чем взять ребенка за руку и увести его подальше от неопределенности жизни в той же приемной семье, в которой вырос сам Франко.
— Почти готово, — бросает Франко через плечо. — У меня хватит только на вас двоих.
У меня нет никакого аппетита, кроме жажды общения с кем-нибудь, кого я знаю. Я не осознавала, что при встрече уронила свой телефон, пока мы не приехали сюда. Я искала его в карманах своего пальто, но телефона там не было.
— Элрой кажется слишком горячим, — я снова прижимаюсь губами ко лбу пятилетнего малыша. — Думаю, его нужно показать врачу, Франко.
— С нашим сыном все в порядке, — Франко поворачивается, чтобы посмотреть на нас обоих. — Я знал, что ты будешь хорошей мамой, София. Наш сын вырастет и скажет людям, что ты лучшая из лучших.
Он бредит. Когда я впервые услышала, как он говорит Элрою называть его папой, то увидела замешательство на лице мальчика. Он так же напуган, как и я, а это значит, что я не могу отойти от него.
— Я думаю, ты можешь дать ребенку ибупрофен, раз у него жар, — я игнорирую болтовню Франко о нашей воображаемой семье. — Ты не можешь сходить купить его, Франко?
— И потратить время зря, вместо того, чтобы побыть с моей женой и сыном? — мужчина усмехается. — Ни за что. Этот суп поможет. Он заснет и к утру будет в порядке.
Нет, не будет. Его кожа липкая, а глаза пустые. Я знаю, что в большей степени это связано с тем, чему он стал свидетелем на той улице во Флориде, когда забрали его мать. Сейчас ребенок, должно быть, в ужасе, задаваясь вопросом, выжила ли она и увидит ли он ее когда-нибудь снова.
— Позволь мне сходить и купить лекарства, — я протягиваю к нему руку. — Пожалуйста, детка. Ему нужна помощь.
Ласкательное имя делает свое дело. Улыбка на лице Франко искренняя и широкая.
— Люди, должно быть, ищут тебя, красавица. Я не хочу, чтобы кто-то забрал тебя у меня.
Он прав. Люди будут искать меня. Прошли почти целые сутки с тех пор, как я села в его машину. Николас сейчас, наверное, в бешенстве. Мои родители тоже.
Я перехожу к плану Б.
— По дороге сюда я заметила, что в квартале отсюда есть аптека. Мы можем заказать лекарство, и они привезут его прямо к нам.
— Они принесут его сюда? Они придут к нам домой?
— Это сделает курьер, — я пытаюсь рассмеяться. — Большинство из них подростки. Последний, что ко мне приходил, даже не оторвался от телефона, когда я отдала ему деньги за свой заказ.
Он обдумывает то, что я говорю.
— Ты действительно думаешь, что нашему сыну это нужно, чтобы поправиться?
Это не должно быть так просто. Я втягиваю его в ловушку с помощью крючка, лески и грузила. Он любит этого ребенка. Это очевидно, и если мне придется сыграть на этом, чтобы вернуть маленького мальчика его матери, я это сделаю.
— Лихорадка может быстро стать опасной, детка. Если мы остановим ее сейчас, через день или два он почувствует себя лучше, и, возможно, тогда
