усталости это не убавляло. Уставала она даже не столько от монотонных действий, сколько от необходимости притворяться. Натянутая улыбка и приветливые фразы. Яне это было не то, что несвойственно, а дико. Ей могли хамить, задавать тупые вопросы или требовать то, чего она исполнить не могла. Приходилось оставаться тактичной и дружелюбной, хотя хотелось послать клиентов далеко и целенаправленно. Яне хватило смекалки понять, что такая работа, пока ее предел. Потеряет ее — умрет от голода.
За неделю работы она устала так, как никогда в жизни. Приходила домой часов в восемь, готовила ужин, орала на Глеба за разбросанные носки и заваливалась спать. Ей казалось, что хуже быть невозможно, но однажды утром во время варки капучино у нее начался токсикоз. Новая неделя стала квестом на выживание. Как обслуживать толпы посетителей, когда работаешь в месте с десятками резких запахов, а от каждого тянет блевать? Приходилось улыбаться и трудиться, в перерывах отлучаясь в туалет, чтобы очистить желудок.
Есть она почти не могла и уже чувствовала, как свободно болтаются джинсы на талии. Яна постоянно хотела спать, усталость с каждым днем умножалась. У нее появились свои способы справиться с самым отвратным известным ей чувством: она постоянно жевала имбирь или лимон, запивая минеральной водичкой и умывалась ледяной водой. Страшное отвращение вообще к любым проявлениям съестного стали пугать Яну. Если она будет голодать и худеть, выживет ли в ней ребенок?
Заставляла она себя есть только вечером, зато сразу много и желательно что-нибудь полезное. Если удавалось сразу заснуть, то она обманывала свой организм, и он не успевал избавиться от еды. Правда, тем вечером, все пошло не по плану. Яна убежала в туалет, так и не доев спагетти с тефтелями, что приготовил Глеб.
— Че несъедобно? — уставился он на нее. — Вроде же все свежее. Отвратно приготовил?
— Да нормальная еда.
— От нормальной еды не блюют.
— Блюют еще как, если токсикоз.
Яна упала на диван и пялилась на люстру, пока до Глеба доходило.
— Ты че, блять, залетела?
— Да. Можешь пошутить на счет того, как охуенно рожать в шестнадцать.
— Шутить? Да тут посочувствовать только можно. Значит рожать решила? — спросил Глеб.
— Ну как, блять, решила. Аборт делать не захотела, как я буду рожать и что делать с ребенком, пока в душе не ебу.
— А батя че?
— Пиздец счастлив батя. Последние извилины, кажись, от новости охуенной отказали: силой запер меня в ебучую клинику на аборт.
— А ты значит съебалась из города?
— Ага, решила стать мамашей-одиночкой, — улыбнулась Яна.
— Ну ты это, не отчаивайся, может он передумает и извиняться приползет.
— Да нихуя. Ему не нужен ребенок.
— Я знал таких мужиков, сначала в отказ шли, а потом и вторых заводили. Просто кому-то больше времени, видимо, надо.
— Леша хочет ебаться и на этом все, жить без ебучих отягощений. Его разок уже отяготило, и второй раз он в эту хуйню не сунется. Моя мать умерла, потому что не смогла выносить его ребенка. Могу представить, сколько раз он думал, как охуенно жил бы с ней, если бы не его ебаный сперматозоид в ее яйцеклетке.
— Вот же пиздец. Ну и чего ты, блять, хотела? Он же может аборт тебе навязывал не для того чтобы ответственность скинуть, боялся просто, что и ты умрешь.
— Хотела, чтобы словами со мной через рот поговорил! Уперся, как баран ебаный, и решил, что насильно со мной что-то делать будет. Да похуй мне, что у него и с кем было. Я не она, она больная была, и ребенок ее добил. Пусть сидит в своем ебучем прошлом, я не собираюсь искупать чужие ошибки, у меня и своих дохуя.
Яна хотела бы злиться, но уже не выходило. Положила руку на живот, а сама подумала не о ребенке, а о татуировке. Она набила точно такую, как у Леши, в том же самом месте. Ужасно страшную и еще более ужасно романтичную.
— Лично я считаю, что последнее слово за бабой, — сказал Глеб. — Мужик в любой момент может съебаться, мать же ребенка тянет до конца. Рожать хочешь — рожай, что тут обсуждать, блять? Сколько вон детей без отцов растет? Ничего, выжили. Так моя сестра два года назад родила, а ебырь ее съебался почти сразу. Нормально, блять, живет. Ей там пособия за то, что мать-одиночка начисляют, и нахуй батя этот сдался. Курсы ногтей закончила, содержит и себя, и ребенка, правда, у матери сейчас живут, она и с ребенком помогает. Так я о чем. Реально все, просто надо постараться, и все получится.
— Думаешь я ебанутая в край и испорчу ребенка? — подняла неожиданно искренние глаза к Глебу Яна.
— Думаю, что ты будешь самой охуенной мамашей на свете.
— Пиздишь, — засмеялась Яна.
— А вот и нет. Сколько ты уже сделала, чтобы дать ему шанс? Яна, ты — ебучий танк, который разъебашит все и всех на своем пути.
Через неделю Глеб принес Яне целый пакет фруктов. Яна с жадностью накинулась на грязную хурму, ее даже удивило, что не появилась тошнота.
— Откуда, блять? Бабку на рынке ограбил?
— У меня зарплата сегодня. Беременным женщинам витамины, счастливым мужикам пиво нефильтрованное, — Глеб достал огромную бутыль и уселся с ней рядом.
— Раз ты такой богач, может шкаф новый купишь? Не смущает, что в твоем нет половины полок и дверь выломана?
— Думаю, у тебя ошибочное представление о моем заработке. Я не кусками зелени получаю, а всего пятьсот долларов. Еще за квартиру и интернет платить, не забывай. А байк знаешь, сколько жрет?
— Пиздец конечно. Не кажется ли тебе, что Михалыч на бабло наебывает?
— Так почти везде. Твой батя платил лучше. Ну че, блять, вырыла себе яму, красотка? — засмеялся Глеб. — А чего ты до моего шкафа доебалась? У тебя все равно шмоток пока нет, носим мои на двоих. Не похуй, где все складируется?
— А как же ебучий уют? Где твое чувство стиля и стремление к прекрасному? — вздохнула Яна.
— Прекрасного в жизнь добавить не мешало бы, согласен. Пока я дэдди с налом, можно было бы снять какую-нибудь куколку в баре. Погуляешь вечером часа два?
— Каких нахуй два? Тебе и двадцать минут много будет, — засмеялась в лицо Глебу Яна.
— А бухнуть, а кинцо посмотреть? Два часа, давай, иди на уступки, мне ебаться тоже надо.
— Да нахуя? Подрочил бы лучше и время, и деньги сэкономил бы. Всунуть-высунуть и ради этого еще напрягаться, баб каких-то искать?
— Так, блять, и
