У Арсена в доме девочку не обижали, но никто особо за ней и не смотрел. Думаю, что Арсен не отдал девочку в детский дом, памятуя о своем опыте там.
Она была предоставлена сама себе. Могла сбежать, только куда? Тут хотя бы кормили. Не били.
Она боялась повторения истории с матерью. И просто тихо существовала, надеясь, что придет время, и папа ее заберет. Она помнила и ждала Гапара больше трех лет.
Их счастливая жизнь в прошлом и вера в то, что папа любит, он ищет и найдет, только крепла. Юля сейчас морально истощена, ее с трудом удалось уложить спать. Все боялась, что заснет, а отец окажется лишь сном.
Все же Арсен научился сеять вокруг себя только боль, которой полон сам.
Еще раз смотрю на детей. Неужели все позади?
Почти…
Захожу в другую комнату, где на диване сидит Гаспар, невидящим взглядом смотрит в телевизор и пьет сок.
Сажусь рядом. Кладу голову ему на плечо. Не задумываюсь о своих действиях. Сейчас это естественно. Так должно быть.
— Скоро уедем, — говорит бесцветным голосом. — Думал места живого от него не оставлю. За дочь… Прибью. Но слишком гуманно это.
— Он не заслужил быстрой расправы, — соглашаюсь.
Представляю, сколько понадобится сил, чтобы морально вернуть Юлю к нормальной жизни. Тут и психологическая помощь, и забота Гаспара. А след все равно останется. И не только Арсен виноват, но и мать Юли. Женщина, угробившая свою жизнь и не пощадившая дочь.
— Спасибо, — не слово, а скорее крик души.
Он кивает и переплетает наши пальцы.
Так и сидим, глядя в экран телевизора, не улавливая, что там происходит, каждый погружаясь в свои мысли, и при этом связанные странным уединением и отголосками пережитой боли.
В городе приходится еще немного задержаться. Гаспар улаживает вопросы по поводу Арсена. Закапывает его окончательно, раскрывая его злодеяния. Воскрешает меня официально, восстанавливая все мои документы. Ограждает меня от назойливого внимания прессы и разных не в меру любопытных блогеров.
Это время, по большей части, я провожу с детьми. Восстанавливаю душевное равновесие. С радостью отмечаю, что мой малыш остается таким же веселым и любознательным.
Арсен при всей своей душевной травме, все же любил сына… как умел, и плохого ему не делал. И все же малыш скучал, и так тянется ко мне, каждую минуту хочет со мной проводить.
А вот Юля пострадала куда больше. Она постоянно ожидает какого-то подвоха, за каждым углом ей мерещатся плохие люди. Только рядом с Гаспаром немного успокаивается.
На третий день после возвращения сына, я отправилась к отцу.
Стою и смотрю, что осталось от некогда поджарого, моложавого мужчины, выглядевшего гораздо моложе своих лет. Он превратился в сгорбленного старика с пустым взглядом.
Его определят в лечебницу. Но думаю, ему уже ничего не поможет. Папа никогда не простит самому себе, того жуткого поступка.
Он смотрит на меня, и как бы сквозь меня.
— Пап, привет, — говорю, глотая горький ком.
Больно смотреть. Больно понимать, что ничего не сделать. Обиды на него нет. Простила. Не я судья ему. Хочу помнить хорошее, хоть и плохое не сотрется. Каким бы он ни был отцом, но еще он убийца. И мне с этим осознанием жить.
Так и стою. Не знаю, что еще сказать, и он смотрит сквозь, дрожит. А в глазах вижу отражение пламени. Понимаю, он проживает тот чудовищный пожар. Снова и снова.
— Я пойду, папа. У нас все хорошо с Димочкой. Я сделаю все, чтобы вырастить из него достойного мужчину.
Отец вскидывается. Поднимает голову. В глазах мелькает осознание.
— Будь счастлива, дочь. Прости… — и взгляд снова стекленеет, он возвращается в свое безумие.
— Буду, — отвечаю уверенно.
Впереди у меня еще одна встреча.
Арсен.
Гаспар сказал, что он очень просит встречи со мной. Я могу отказать.
Но я хочу его видеть. Хочу посмотреть в глаза, столько лет уничтожавшие все хорошее вокруг себя.
Глава 52
Арсен сидит за столом в маленькой комнатке. Завидев меня, поднимается, вижу, что хочет сделать шаг навстречу, но замирает на месте.
— Спасибо, что пришла, — в голосе едва уловимая радость.
Смотрю на него и не знаю, что сказать. Я не пришла сюда упрекать, выяснять что-то, да и говорить мне с ним не о чем.
Я пришла поставить точку. Для себя. Не для него.
Его жизнь пройдет за решеткой. Гаспар сделает все, чтобы Арсен никогда не вышел.
— Тео, а ты изменилась. Внутренний стержень появился, и это делает тебя еще краше, — он откровенно мной любуется. Смотрит пристально, словно хочет впитать каждую черту.
Другими глазами смотрит, не так как раньше.
— Я не нуждаюсь в твоих комплиментах.
— Позволь мне рассказать, почему я так поступил. Я хочу, чтобы ты меня поняла, — Арсен делает шаг, останавливается в нерешительности.
— Я все знаю. Мне не нужны твои оправдания. Они бессмысленны, — пожимаю плечами.
Пытаюсь понять, что я чувствую? Ненависть? Злость? Презрение?
Ничего. Пустота.
И это, наверное, самая правильная эмоция.
Когда есть ненависть — значит, не отболело. Этот человек продолжает занимать место в сердце. У меня же нет для него места.
— Знаешь? — подозрительно вскидывает бровь.
— Знаю, что мой отец с тобой сделал.
— Тогда ты понимаешь, почему я так поступил? Он отправил меня прямиком в ад, где я жил долгие годы. Я обязан было отомстить! — в его глазах вспыхивает огонь ненависти. Он еще не угас, не ставил его даже после возмездия. Арсен не сожалеет.
— Ты отомстил себе в первую очередь. А вот если бы ты стал счастливым, вопреки всему, всем врагам назло. Тобой можно было бы гордиться. Но… ты выбрал иной путь.
— Я бы сделал сейчас все немного иначе, — все же подходит ко мне и хватает за руку.
Не выдергиваю ее. Просто медленно высвобождаю.
— Как?
— Моя месть не затронула бы тебя. Ты мне нужна. Я люблю тебя, — в его словах боль.
Но она не об осознании, она об его разрушенной жизни. О потере всего, ради чего он жил.
— У тебя была возможность стать счастливым человеком. У тебя была семья. Ты решил, что можешь разрушать судьбы, на своем пути убивать ни в чем неповинных людей. Ты не имеешь права говорить о любви Арсен.
— Я люблю тебя и сына. Я хочу его видеть. Ты будешь привозить мне ребенка?
— Нет. Дмитрию не стоит видеть тебя и знать о тебе. Ты отравляешь все вокруг себя, и это никогда не изменится. А Дмитрий будет счастлив. Его не коснется твоя ненависть. Я сделаю все, чтобы оградить его от боли. Единственное, за что я могу тебе сказать спасибо. Так это за сына. Ты отдал ему все, самое хорошее, что все же было в тебе. Даже не в тебе, а в том мальчике Ване, которого ты убил в себе. Твоя первая жертва — ты сам.
— Мальчик Ваня был ничтожеством. Им все помыкали!
— Он был человеком.
— Я бы очень хотел, чтобы ты узнала меня сейчас. Я свершил возмездие, и мог бы всего себя посвятить семье.
— В тебе ничего не осталось, Арсен. Только лишь воспоминания о возмездии… и ты их смакуешь. Питаешься ими и будешь делать это много лет, сидя здесь.
При моих словах его глаза загораются. Он с восторгом вспоминает пожар, моего сломленного папу, предсмертный взгляд моей мамы.
— Я не сожалею, — подтверждает мои слова. — Просто надо было сделать иначе. Мой план надо был доработать до идеала.
— Прощай. Арсен, — поворачиваюсь, чтобы уйти.
Свою точку я поставила.
Дверь открывается, впуская Гаспара.
Арсен непонимающе смотрит на вошедшего.
— А ты кто такой?
— Отец той девочки, чью мать ты порешил, а ее отправил жить в дом к садовнику.
— Ааа, — протягивает, не выказывая ни сожалений, ни интереса. Потом будто у него в голове что-то щелкает. Взгляд меняется. — Вы… вы вместе? Тео? Кто это?
— Тебя это больше не касается, Арсен.
— Я думал, наказать тебя. Расчленить по кусочкам, — Говорит Гаспар, презрительно глядя на моего бывшего. — Но теперь понимаю — самое большое наказание — это долгие годы терзаний и самобичевания.
