Чеботарев рад был удрать от Анжелы куда глаза глядят. Сначала он рванул к себе, но долг друга и коллеги не позволил ему просто уснуть. В кои-то веки они поймали настоящего продюсера, и вдруг так безнаказанно его отпустить! Нет, надо рассказать Эдмунду, пусть сам с ним пьет и подписывает контракты, заодно и Анжелу пасет. Ну и… коньячок Чеботареву не забудет поставить.
В комнату к Банченко он постучал очень вежливо. А вот сам Эдмунд выскочил и совсем не вежливо на него накричал:
– Ну чего ты долбишься? Не видишь, Татьяна отдыхает! Прямо никакого покою от вас нет!
– Тихо, – прервал пылкую речь Чеботарев. – Пойдем выйдем. У меня о-очень важное сообщение. Для тебя. Если упустишь…
– Пойдем, только не шуми здесь!
Они вышли во двор. Банченко был какой-то ненормальный сегодня. Прямо так уж беспокоился о своей Татьяне! Как будто никто не знал, как он к ней относится! Да и сам… Что-то в нем изменилось… Ага! Великолепный чуб куда-то исчез! И напыщенности меньше стало. Вот ведь что совместное распитие спиртных напитков делает! Стоило вчера вместе укушаться до чертиков, и вуаля, человек человеком стал!
– Муня, – доверчиво положил руку на плечо Банченко Василий. – У меня к тебе…
– Какой я вам Муня, Василь Васильич? Я Эдмунд Леонидович! – сбросил руку Чеботарева с плеча Банченко.
– Это ты вчера был Леонидовичем, когда хохолком своим тряс, а сегодня… Сегодня ты нормальный мужик, поэтому не ерепенься! Подарок у меня для тебя!
Банченко засопел, оглянулся, но решил выслушать.
А Василию Васильевичу было что рассказать. И он рассказывал. Закатывал глаза, показывая, как тяжело ему отказаться от счастливой звездной доли, вытирал набегающую слезу, представляя, как он расстанется с таким уже родным Банченко, и даже тихонько подвывал, фантазируя, как увидит Муню на экране.
– Так что, гони коньяк. Три штуки. Литра, я имею в виду, – закончил свой рассказ Чеботарев.
Банченко задумался. В замешательстве заходил по небольшому крыльцу, ерошил волосы и тер подбородок.
– А с чего вы взяли, что это настоящий продюсер? – повернулся он к Чеботареву.
– Без всяких сомнений, – авторитетно покачал головой тот. – Анжела никогда не даст непроверенной информации. Да, по большому счету, уже все знают, только каждый подбирается к этому дядьке по-своему. Ну наши женщины, ты знаешь, чем завоевывают. Болтовней. Лапшу на уши вешают, что у них уже куча предложений от самого Бондарчука, но они ему, дескать, отказали, а вот этому продюсеру сделают одолжение! А мы-то, мужики, будем бить наверняка – водкой… самогонкой! У деда еще есть.
Банченко почему-то не слишком обрадовался. Не засверкал очами, не понесся собирать чемоданы, а чего-то медлил.
– Слышь, Муня, ты, видать, без опохмелья совсем перестал соображать, да? – не выдержал Чеботарев. – Беги, говорю, тащи коньяк!
– Спасибо, – наконец выдал Эдмунд. – Только… Понимаешь, Вася, не нужно мне теперь все это.
– Что – это? – не поверил собственным ушам Василий Васильевич. – Ты о чем сейчас? Я тебе говорю – беги, неси.
– Да слышал я, что ты мне говоришь, – прервал его Банченко. – Не могу я сейчас никуда уезжать. Мне Таню нельзя оставлять. Еще ее бы я стал пропихивать, но ей сейчас это тоже не надо. А сам…
– Ты помирать собрался, что ли? – насторожился Чеботарев.
– Нет, Вася, Сейчас у меня только самая жизнь и начнется. Но… – как-то по-незнакомому усмехнулся Банченко. – Теперь уже без театра. Ухожу я, завязываю с этой ненадежной профессией. Артист из меня не получился, если б что-то было, давно бы уже сам выбился. Зарплата мизерная, а мне сейчас деньги нужны. Пойду к тестю, он давно звал к себе, в автомобильный Центр. Платят там хорошо, место мне тесть выбьет… да и дома буду, хватит уже этих гастролей.
Чеботарев охнул. Совсем мужик с рельс скатился!
– Вот что, Эдик, ты не переживай, конечно, но… Но не пей больше, хорошо? А то вон как тебя плющит-то…
– Все нормально, – усмехнулся Банченко и, поеживаясь, забежал в клуб.
– Дела, – покачал головой Чеботарев и пошел искать Дину. Этой-то точно продюсер нужен. С искрой девчонка. Ей пробиваться надо.
Дина, наслушавшись тетушек, которые в восторге сватали рыжую Валюшку за Дмитрия, не выдержала и пошла за кулисы. Без нее подготовятся. А ей надо отдохнуть перед выступлением. Однако, проходя мимо комнаты деда Плутона, она не сдержалась и тихонько постучала.
– О! Зачем стучишься? – сразу же выглянул дед. – Так заходи.
– Здравствуйте, – пролепетала Дина.
– Дык, виделись уже, – весело отозвался старичок.
– Ну да. Я пришла…
– Спросить чего?
– Да, спросить, – решилась Дина. – Вернее, чайку попить, ну и поговорить, если можно.
Дед шустро организовал чай, уселся и спросил:
– И чего, девонька, тебя тревожит?
Дина поежилась.
– Ничего особенно не тревожит. Просто хотела спросить, Дмитрий и в самом деле внуком вам приходится?
– А как же! – гордо выпятил куриную грудь дедок. – Самым настоящим. Тока неродным. Сын мой Тимоха всю жисть здесь жил. Вместе с ним работали, скотину держали, пока мать-то жива была, он рукастый да понятливый с малых годков был. И ведь никуда из дому – все с нами околачивался. То деревяшку какую строгает, то с вилами в огороде, то на скотном дворе… А пришла пора, привел девку в дом, тоже – нашенскую. Сонька Щипачева. Красивая девка, чего сказать, ох красивая… Но шельма. Все мужуки по ней с ума сходили, а она хи-хи да ха-ха. Никакой сурьезности. Ну влюбился Тимка. Я ж понимаю. Чего ж я… Жениться решил. Расписали их в сельсовете, значит. А через месяц удрала куда-то Сонька. Вроде как, говорят, учиться поехала, а вроде и просто с заезжим ухажером ускакала. Разве ж она скажет. Тимка мой чуть не слег. Шибко переживал. Но ничего, поднялся. Тока еще пуще работать стал. На него бабы заглядывают, девок своих ему в невесты готовят, а ему – вот ни одна ни к душе. Как знал прям, что эта шельма вернется.
– И вернулась? – не выдержала Динка.
– Вернулась… – вздохнул дедок. – Через пять годков. Да не одна, а со сверточком. Тимка-то ее даже на порог пускать не хотел, а сверточек возьми, да заплачь… Куда ж ее гнать с дитем-то?! Говорили они долго тогда, мы с матерью ушли к соседям, а когда вернулись, сверточек-то уж на кровати спал, а самой Соньки не было. Потом-то уж, после, Тимка рассказал – не смог он ее простить. Любил шибко. Не было б житья им. Ну а с дитем не пустил обратно. Вот она и скинула Митьку-то на нас. Но мы не в обиде! Что ты! Мы ж с матерью-то заново, как молодые, стали! Прям и сил у нас прибавилось, и здоровья бог послал… И Тимофей очнулся. Теперь-то весь в Митьку окунулся. Всю неделю деньги зарабатывал, чтоб мальчонку в парк, в город свозить. Игрушки ему всякие покупал, баловал, чего уж говорить. Да и мы парнишку любили, как своего. Когда Сонька-то приехала… Погоди, сколько ж Митьке было-то… Ага, пятнадцать годков ему стукнуло. Ну так и вот! Приехала и стала говорить, дескать, нет ей житья без кровинушки. Это не Тимка кровинушка-то был, а Митька, стало быть. Звать в город стала. Да не в наш, а в Ленинград. Устроилась она там, квартиру схлопотала, ну и Митьку-то к себе стала зазывать.
