– Это не из-за тебя, это из-за Людмилы, – сказал Барашков.
Во врачебной раздевалке уже никого не было и только сиротливо висела одежда остававшихся на ночные дежурства. На металлическом кронштейне, отведенном их отделению, одежды было еще полно. Сбоку криво висел плащ Тины. Рядом на плечиках аккуратно красовалось старое, чуть не габардиновое еще пальто Чистякова; кожаная курточка Мышки соседствовала с пиджаком Ашота, а в самом углу висело модное пальто Татьяны. Куртки Барашкова не было видно.
– А где твоя куртка? – спросила Тина, повязывая на шею платок. Она хотела спросить про Людмилу, но не стала. Людмила была жена Аркадия. «Неудобно спрашивать, – решила Тина, – захочет, расскажет сам».
– Бросил в машине еще вчера, – ответил Барашков. – Торопился. Боялся опоздать на дежурство. Ехал быстро, куртку снял, а в раздевалку повесить забыл. Отвозил вчера Людку в больницу. Какие же некоторые наши доктора суки!
– Что случилось? – не на шутку встревожилась Тина. Она перестала трясти плащ и подошла к Барашкову ближе. Он присел на кожаный стульчик, на котором обычно сидела дежурная санитарка и целыми днями читала детективы. Аркадий сидел, как-то растерянно опустив плечи, расставив ноги, повернув голову вбок, с горечью уставившись в трещину на покрашенной бежевой краской стене.
– Просто суки! – повторил он.
– Да что случилось?! Не тяни! – не на шутку разволновалась Тина.
– Ей пришлось вчера сделать аборт. Она уже совсем было собралась оставить эту беременность. Сказала, как раз хорошо, что старшая дочка почти уже выросла, а ей самой теперь хочется понять, что же такое на самом деле материнство, потому что дочка родилась еще в институте. Мы даже не поняли, как прошел первый год ее жизни. Только хотели, чтобы он быстрее закончился – спать очень хотелось. И вот Людка собралась рожать. Я говорил: «Не надо!» Поживем для себя. Да и денег на ребенка все еще нет. И неизвестно, когда вообще будут. Старшую девочку в институт надо устраивать. Я под это дело продал гараж, но, боюсь, не хватит. А Людмила зарядила как заведенная: «Буду рожать, и все!»
– Ну?
– Ну и краснуха. Будто специально. Подцепила, наверное, на работе. Она же по участку бегает. Ты же знаешь, после краснухи надо делать аборт. Стопроцентно. Людка несколько дней плакала, но деваться некуда – поехали. К нам в гинекологию она не захотела. Нашли в другом месте знакомых. Заходим в кабинет. Там две мымры лет по пятьдесят, старой закваски. Но отступать уже было поздно, раз договорились. Она легла. Они ее посмотрели да как стали орать! И зачем растила плод до такого срока, и какая-то там у нее аномальная беременность, хотя как беременность может быть аномальной? В общем, получалось, что Людка дура, а они героини труда и чисто случайно вынуждены якшаться со всякими проститутками. Людка им даже ответить толком не могла, попробуй-ка ответь, лежа в гинекологическом кресле! Только плакала тихонько, и все. Они ей даже анестезию как следует не сделали, хотя, сволочи, ведь знали, что она врач, что я врач, что я за все им заплачу… А деньги, между прочим, потом взяли! Они ее даже перед уходом не посмотрели, суки! Если бы я сразу это все узнал, я бы этих фашисток там бы пристукнул, да Людка мне это все уже дома рассказала. Я хотел ехать туда, разобраться, а она говорит: «Не связывайся, а то мне будет хуже оттого, что разволнуюсь». Ну, я с ней посидел часок и сюда на дежурство. Даже не мог с ней побыть ночью. Мало ли что, вдруг кровотечение?
– Ты хоть звонил?
– Звонил. Она спит. Дочка из школы пришла – встала на хозяйство.
– Ну так ты чего тогда тут сидишь? – возмутилась Тина. – Во-первых, мог бы дежурством поменяться.
– С кем поменяться? Все и так заняты под завязку!
– Да хотя бы со мной. Неужели я бы тебя не выручила? Во-вторых, сейчас-то почему домой не уходишь?
– Знаешь, – усмехнулся Барашков, – ноги туда не идут. Мне, наверное, просто стыдно. Ну, что я приду? Она лежит, а я приду, вместо денег принесу ей эти гроши, на которые можно прожить ровно три дня. Я даже цветов ей купить не могу.
– Возьми мою зарплату, я обойдусь, меня муж прокормит, – сказала Тина, протягивая ему кошелек, даже не сообразив поначалу, что этими словами унижает Аркадия еще больше.
– Ты за кого меня принимаешь? – Барашков впервые за время всего разговора посмотрел ей в глаза. На лице его отражалось презрение. Только Тина не поняла к кому – к ней, к себе или к жизни.
– Тогда я пошла. – Не зная, что еще сказать, Тина двинулась к выходу. На полпути внезапно остановилась. – У меня сегодня будет деловая встреча с тем доктором, которого ты застал у меня в кабинете, – повинуясь внезапному порыву, сказала она. – Я поговорю с ним, может, он пригласит тебя на работу. Место, как мне кажется, из хлебных, как раз для тебя.
– Я как-нибудь сам о себе позабочусь, – ответил Барашков.
– Освободите рабочее место, товарищи! – раздался над ухом суровый голос. Барашков поднял глаза. С новым детективом в руках над ним сурово и непреклонно возвышалась дежурная санитарка в синем халате.
– Пожалуйста, пожалуйста! – Барашков встал и у самого выхода распрощался с Тиной.
– Не горюй, – добавил он, увидев ее озабоченное, печальное лицо. – Все обязательно рассосется!
– Тогда до завтра, – ответила Тина.
Она двинулась по асфальтовой дорожке мимо стоянки к выходу, но, пройдя несколько шагов, обернулась. По стеклянному переходу, прозрачному, словно аквариум, медленно шел, ссутулив плечи, большой рыжий человек, с кудрявой бородой, в белом халате и зеленых штанах.
– Господи, помоги ему! – прошептала Тина.
Вообще, Валентина Николаевна была глубоко неверующим человеком. Ее не крестили, она никогда не ходила в церковь и считала книгу о происхождении видов и теории эволюции гораздо более логичной, чем Ветхий Завет. Но, повинуясь какой-то издавна сложившейся привычке, как многие другие, она чуть не постоянно поминала господа, подразумевая под ним не гипотетически всесильную личность, а благоприятное стечение обстоятельств. Вот и сейчас, упомянув всевышнего, Валентина Николаевна тут же забыла о нем и решила свернуть с асфальта на окольную тропинку, чтобы опять проскочить в дырку в заборе и зайти в «стекляшку» купить свежего хлеба.
К вечеру удивительно потеплело. Сильный, пронизывающий ветер сменил направление и превратился в небольшой ветерок, несущий с собой запах опавших листьев и дым мусора с больничной помойки. Капли дождя еще висели на ветках, но солнце больше не скрывалось за тучами, а вовсю пылало и если не очень грело, то, по крайней мере, светило настолько ярко, что даже слепило глаза. Тина порылась в сумке и нашла валявшиеся там с лета солнцезащитные очки.
