— Я согласна, — шепотом подсказала ей Карен, догадавшись о состоянии малышки Джинн.
— Я согласна, — повторила потрясенная Джинни. А потом добавила уже без всякой посторонней помощи: — Потому что я хотела выйти за тебя замуж всегда, Генри. Я полюбила оружейную гравюру и научилась гравировать оружие... Генри, ради тебя я готова научиться чему угодно.
Майкл молча вытирал слезы. Прошлое отпускало его, более того, оно награждало. Значит, ничего ужасного он не совершил в своей прежней жизни. Ему не за что корить себя.
О Боже! Как ты щедр!
Ты послал мне Карен, которая перевернула всю мою жизнь, поставила ее снова с головы на ноги.
Леди Свобода! Освободительница моей измученной души.
Сьюзен повернулась к Карен.
— Мой чек, пожалуйста, у меня самолет в полночь.
Генри вскинул брови.
— Ты улетаешь из страны?
— Да, я открываю исследовательский центр в одной из африканских стран. Там нет запрета на опыты с животными. Ты же знаешь мою страсть, Генри. Карен для меня явилась подтверждением того, что небеса услышали мои мольбы. Если бы мы просто так с тобой захотели развестись, я бы осталась без денег. Вспомни условия нашего брачного контракта. А теперь они у меня есть! Что ж, думаю, мы хорошо разобрались в наших отношениях. Кстати, я готова была довести это дело до конца, об этом не знает даже Карен — наш главный сценарист. Если бы ты не согласился на развод сейчас, — я уже говорила с адвокатом — мы обвинили бы тебя в измене. И тогда...
— В измене? Но с кем, по-твоему, я тебе изменил?
— Мы бы доказали, что ты изменил мне с малышкой Джинн. — Сьюзен усмехнулась.
— Но я к ней еще никогда не прикасался!
— Зато ты готов был заплатить за нее бешеные деньги! У меня есть запись телефонного разговора...
— Сьюзен, достаточно, я больше ничего не хочу слушать. Теперь я мечтаю об одном — подтвердить факт моей измены. Джинни, мы немедленно уезжаем.
Раздался громкий смех. Кто мог ожидать подобной прыти от спокойного и чопорного англичанина?
Впрочем, таким Генри Мизерби представлялся всем, кроме Карен и Джинни. Они-то видели его другим, правда, с тех пор прошло много времени.
— Минутку. Сьюзи, вот тебе чек. Я хочу отдать его при всех, — сказала Карен.
На нем была обозначена сумма, на которую Сьюзен согласилась после натиска Карен.
Но у Карен кое-что осталось. На ее счете, который она открыла и с которого сняла часть денег для Сьюзи. Генри никогда не узнает, что она торговалась с его женой.
— Погодите, стол накрыт. Я предлагаю отметить удачное завершение нашего общего дела. И потом разойтись.
Официанты не могли слышать Карен, но, словно кто-то подстегнул их невидимой плеткой, они тут же устремились к столу...
Глава четырнадцатая
В лунном свете
В спальне дома Генри Мизерби горели все лампы. Огромная хрустальная люстра осыпала светом центр комнаты, торшеры по углам освещали мягкие кресла. Казалось, Генри Мизерби хотел рассмотреть свое маленькое сокровище, малышку Джинн, до мельчайших деталей. Он даже не предполагал, что этого ему так сильно хочется. Неужели его неосознанное желание так и не стало бы явным, реальным и, более того, выполнимым, если бы не авантюристка Карен Митчел?
А Джинни не могла поверить, что лицо Генри Мизерби, которое ей известно до мельчайших деталей, вплоть до крохотной родинки на правом веке, что это лицо — реальное, а не на экране телевизора. Нет, убеждала себя Джинни, оно настоящее, живое, теплое, стоит протянуть руку — и она загорится от его огня.
Она, не отрываясь, смотрела на него, когда он поворачивал выключатели, нажимал кнопки. Ловила каждое движение, каждый жест, поворот головы...
— Генри, я люблю тебя, — сказала Джинни тихо-тихо. Но он услышал. — Иди сюда, — прошептала она.
Подойдя к ней, он присел на подлокотник кресла.
— Генри, — Джинни смущенно улыбнулась, — понимаешь, Генри, я...
— Ну, еще бы... я понимаю, ты смущена, ты потрясена. Ты нашла и отца, и... мужа... — сказал он и радостно улыбнулся.
— Я хочу, чтобы ты погасил весь свет. То, что произойдет между нами, таинство... это для меня впервые... ты понимаешь, о чем я говорю?
Сначала Генри похолодел, а потом его бросило в жар. Может ли такое быть на самом деле? Чтобы подруга Карен... для которой переспать с мужчиной событие не большее, чем просто поздороваться... По крайней мере, так было в Кембридже. Конечно, кто знает, может быть, теперь, когда она замужем за Майклом Фадденом... Да какое ему дело, черт побери, до Карен?
— Ты хочешь сказать, что ты... что у тебя никогда не было мужчины? — решил спросить прямо и без обиняков Генри Мизерби свою невесту.
— У меня в жизни, Генри, был один мужчина...
Слава Богу, наконец-то сейчас все прояснится, подумал он. Легкая тень пробежала по лицу Генри, но он быстро избавился от ревнивого чувства. Стоп, Генри Мизерби, а у тебя сколько было женщин? Вот так-то, дорогой.
— Я понимаю, малышка Джинн, один. Ну, вот видишь...
— Один мужчина, Генри. И никогда не было другого.
Он смотрел на нее, желая понять причину ее настойчивости.
— Ты хочешь мне назвать его имя? Я его знаю?
— Да, знаешь, и очень хорошо. — Джинни секунду помолчала, а потом заторопилась, словно не желала мучить его больше, потому что в глазах Генри она прочла то, что и хотела прочесть: боль от ревности. — Его зовут Генри Мизерби.
Он сидел неподвижно и в упор смотрел на нее. Потом широкая улыбка разгладила лицо Генри, глаза затопила нежность, и Джинни поняла, как он сейчас счастлив.
Точно так же, как и она. Она была счастлива, что не уступила соблазну. Ведь узнав о браке Генри, она могла бы поддаться на уговоры того же Дэвида Фарбера и навсегда испортить себе жизнь, да что там испортить — сломать.
— Моя дорогая, моя несравненная! Да, да, я хочу быть твоим единственным мужчиной, а ты будешь моей единственной женщиной.
Он погасил свет, но луна, словно не желая оставлять их в неведении о красоте друг друга, освещала постель. Это была ночь любви, о которой Джинни могла только мечтать, лежа перед телевизором и глядя на любимое лицо Генри Мизерби у себя на ранчо, а потом в своей квартире под Вашингтоном.
Теперь дорогое лицо склонялось над ней, посеребренное лунным светом. Это лицо можно было потрогать и ощутить его тепло, уколоться о подросшую за день щетину. Можно было посмотреть в устремленные на нее глаза. Они пожирали ее тело, и она читала в них восторг, словно это была не она, а редкостная гравюра, достойная аукциона Сотбис или Бонхэм...
Его руки, его настоящие руки, реальные, а не воображаемые в струях воды под душем, гладили ее грудь, отчего соски немедленно отозвались, окаменели, встали навстречу его ласкам. Казалось, им уже никогда не вернуться в прежнее состояние. Руки мяли ее бедра, а губы обжигали огнем живот.
