Тяжело выдыхает, продолжая осматривать темное, померкшее, кажущееся мертвенным, пространство. Похоже, прикидывает куда следует идти дальше, с долей секунды раздумий, аккуратно и медленно двигается вперёд, старательно пытаясь осматривать ведущую дорогу под его ногами, насколько позволяет представившаяся возможность.
Поудобнее перехватываюсь, прижимаюсь теснее, обхватываю руками крепкую шею Громова, пытаюсь хоть как-то согреться. Озноб пробирает до костей. Смотрю на сосредоточенное лицо Виктора Александровича. Он напряжен, по волевому подбородку стекает вода, губы сжаты в плотную, тонкую линию, а глаза безотрывно смотрят вдаль. Нагло рассматриваю все в мельчайших деталях, то чего ещё не успела оценить в своё время, но в темноте лесной чащи плохо различимо.
Темные, мокрые, взъерошенные волосы слегка тронуты сединой, в уголках проницательных глаз проклевываются первые морщинки, густые, широкие брови с заломом то и дело сходятся к переносью, намекая о хмуром состоянии мужчины, четко очерченные скулы с аккуратной щетинной, так и манят взор.
— Хватит так на меня смотреть! Ты отвлекаешь! — глухо отзывается Виктор, переступая через груду сухих веток.
Да ради Бога, больно уж надо оно мне! Перевожу взор в другую сторону, пытаюсь рассмотреть хоть единый намёк на благополучный, долгожданный выход, но впереди лишь одна кромешная темнота и сгущение пористых стволов деревьев, с едва прорезаемым крошечным проходом.
— Может я сама пойду? Так будет проще!
— Ты уже многое что сама сделала, — сухо с неприкрытыми раздражёнными нотками проговаривает мужчина, пытаясь протиснуться между двух, массивных стволов сосен.
Закатываю глаза, даже отвечать ничего не буду на его жалкую провокацию. Вот доберёмся до особняка, в этот раз дождусь пока закончится дождь и непременно свалю, как можно дальше из этого города. Задолбали Громовы, отец и идиотские идеи о дальнейшей жизни. Взрослая девочка, а ведусь на уговоры и отчеканенные приказы сторонних людей.
Дождь не прекращается, усиливается, постепенно превращаясь в настоящий ураган с шквалистым, пробирающим насквозь ветром и опускающимися на город зернистыми крупицами, пока ещё мельчайшими частицами- градинок.
— Зашибись, — пытаюсь скрыть лицо от легкого покалывания и непрекращающихся ударов.
— А могли сейчас преспокойно спать в своих кроватях!
— Не могли!
Виктор резко тормозит, испуганно вжимаюсь в него, царапая острыми ноготками мужскую шею. Он внимательно взирает вперёд, пытаясь что-то рассмотреть вдалеке. Следую его примеру, но ничего не видно, сплошь сгущающаяся темнота и затяжной столб проклятого дождя.
— Что там? Снова кабан? — встревожено ёрзаю в сильных руках.
Громов — старший оставляет мои вопросы без ответов, ускоряет шаг и двигается вперёд, подходя ближе к немалому построению, сооружённого охотничьего домика.
Он отделан натуральным деревом и камнем, создавая впечатление дорогостоящего изваяния. Домик скрыт от посторонних глаз, сразу и не увидишь за окружающими хвойными деревьями и колючими кустарниками.
— Вот тут мы и переждем, — Виктор опускает меня на ноги, слегка придерживает пока не займу удобную позу для себя, — надеюсь, что тут хотя бы есть во что закутаться и согреться!
Мужчина отпускает мою руку, проходит вперёд. Озирается по сторонам, вглядывается в помутневшие окна, несколько раз стучит в закрытую дверь. Ответа нет! Никто не находится внутри, а значит, действительно сможем переждать разбушевавшуюся погоду под крышей этого невероятно красивого, уединенного строения.
Глава 31
Виктор медленно и осторожно дергает дверную ручку, та в свою очередь с легкостью поддаётся, маленький толчок и без раздумий взваливаемся в темную комнату, погружённую в кромешную тьму. Испуганно хватаюсь за руку мужчины, он сжимает мою кисть в своих массивных ладонях.
— Не бойся!
— А кто сказал, что боюсь? — вру, действия говорят сами за себя.
Будь одна, точно билась в истерике и пребывала в переполняющем диком ужасе, но с Громовым ощущаю спокойствие, умиротворение и надежность! Он сможет защитить, позаботиться о нас. Какие бы между нами не складывались отношения, уверена, в случае чего, Виктор точно не даст в обиду, не позволит причинить вред.
Следую безотрывно за мужчиной, пытаюсь хоть что-то рассмотреть, выставляю свободную руку вперёд, чтоб чувствовать возникшее препятствие на пути.
— Тааак…, — задумчиво проговаривает он, — тут где-то должно быть хоть что-то, чем можно осветить комнату! Постой тут, никуда не уходи! Я сейчас вернусь!
Высвобождает руку из моей стальной хватки, отдаляясь в сторону. Пустота окутывает, в комнате становится одиноко и совсем безжизненно. Время медленно, размеренно долго тянется. Моментально ощущаю нарастающую тревогу, беспокойство. В одночасье спокойствие сменилось на смятение, растерянность и удрученность. Опасливо дергаюсь, не хочу оставаться тут одна.
— Виктор, — взволнованно шепчу, обхватываю подрагивающее тело руками, провожу языком по пересохшим губам.
— Все будет хорошо! Тут безопасно, не волнуйся, — успокаивающий тон действует как пилюля обезболивающего для тяжело больного человека, заставляет умиротворенно ждать.
Мужчина окончательно пропадает со всех радаров, оставляя пребывать в окутывающем ужасом холодном помещении.
— Виктор, — еле слышно зову, ожидание убивает, нервы на пределе.
Громов не отзывается, а пугающая тишина напрягает, время незримо тянется, совсем извожу себя, теряюсь в догадках. Почему так долго? Что случилось? Не могу больше бездействовать, просто стоять и ждать. Наощупь двигаюсь вперёд, в прямом направлении, предположительно в ту сторону, куда стремительно ушёл Виктор Александрович. Он же не мог оставить меня тут? Ведь правда?!!! Просто не мог, зачем тогда последовал за мной в дремучую чащу, значит не все равно.
Но безмолвное молчание гласит о другом, заставляет закрасться горестной мыслью. Удручённая тишина бьет по ушам, давя на чувствительные перепонки.
— Виктор, — судорожно, чуть не плача, дрожащим неверующим голосом шепчу я, — Виктор? Ты не мог оставить меня тут одну! Не мог!
Врезаюсь во что-то твёрдое, больно бьюсь ушибленной ногой, припадаю на колени и потираю пульсирующее агоний место. Хлюпаю носом, наскоро смахиваю проступившую, одинокую слезинку досады. Плюхаюсь на деревянный пол, реву от отчаяния и горести.
Не верю в происходящее.
Тусклое свечение озаряет комнату, прогоняя прочь ночные страхи и глупые догадки. Темный силуэт стремительно приближается ко мне, приседает на корточки, взирает на заплаканное лицо.
— Катя, ну чего случилось? Не много ли слез для сегодняшнего вечера? — Виктор озадаченно молвит, ставя на пол маленькую, почти оплавившуюся свечку, подаётся вперёд и привлекает к себе, сжимает в своих объятиях, — успокойся, моя маленькая! Что случилось?
Я…я……я…, пытаюсь сказать, но глотаю слова вместо воздуха, язык окончательно отказывается следовать прямым наводкам мозга.
Тише, тише, укачивает будто ребёнка, успокаивающе поглаживает по спине, медленно, расслабляюще, выводя неизвестные узоры кончиками обжигающих пальцев, — я тут! С тобой! Не плачь!
— Я думала… ты ушёл! Б…росил ме…ня о. д….ну! — прерывисто проговариваю, многие слова теряются на языке.
— И куда бы я ушёл? И оставить тебя одну в этом лесу? В темной, одинокой лачужке?
Утыкаюсь лицом в крепкую мужскую грудь, вдыхаю терпкий аромат парфюма.
— Катя, — Виктор хватает за плечи, слегка отстраняется, внимательно вглядывается в покрасневшие глаза, — ты реально думала, что брошу тебя тут одну?
— Нет, — мотаю головой, — не верила в это, но ты … ты не отзывался и ……, — вновь шмыгаю носом, утираю мокрое от слез лицо.
— Глупая девочка, никогда не оставлю тебя одну! Слышишь? — карие, почти чёрные глаза проникновенно, безотрывно смотрят — гипнотизируют, завладевают полностью и всецело моим помутневшим взором.
Правда глупая, наивная дура! Хочу верить, нет…. Верю! Окончательно и бесповоротно! Потому что сейчас действительно важно, пусть завтра все вновь изменится. Возобновятся наши глупые и, в частности, молчаливые поединки. Медленно киваю, сейчас уж точно слова излишни, они не нужны! Лишь одним взглядом передаю все то, что так хочется сказать, но подходящих слов не находится.
